Александр Беатов - Время дня - ночь

— Мы поедем к отцу Алексею… Он поможет нам во всём разобраться. Если, конечно, ты хочешь ехать к нему… со мной… Ты, ведь, никогда у него не была… А по дороге я тебе ещё многое скажу, что хотел сказать давно…

И сев на край дивана он протянул Ольге руку.

Помедлив, она отпустила свою руку от груди и протянула её, обнажая солнечную долину среди листвы.

Их глаза встретились, и он почувствовал, как волна счастья захлестнула его мозг, и он утонул в её голубых бездонных глазах. Он видел, что эта волна не исчезала, а, отхлынув, отразилась в её взгляде, и что Ольга испытала то же. Он держал её за руку. Ещё секунда — и он сказал бы сейчас, не откладывая, что он её любит, приблизился бы и поцеловал. Но она, вдруг, выдернула руку.

Какая-то безуминка мелькнула в её глазах.

— Я не могу, Саша! — Она отодвинулась от него и попробовала прикрыть колени полами халата.. — Как только ты от него ушёл, он позвонил мне… Он предостерегал… Он говорил, что ты сошёл с ума…

— И ты веришь ему? — Почему до сих пор эта мысль не пришла ему в голову? Конечно, Санитар должен был ей позвонить! — Он не хочет выпускать тебя из своих сетей! Ты должна решить: или ты с ним, или… ты…сама… Сама выберешь: с кем ты…

Она снова взглянула на Сашку. И та же дикая безуминка снова вспыхнула в её взгляде. На мгновение она стала тою, которой была когда-то. И этого мгновения было достаточно.

— Тогда пошли быстрее, пока не пришёл Вова…

Она поднялась, и порыв ветра сорвал все листья раньше, чем она убежала в другую комнату.

— Я сейчас! — крикнула она на ходу.

А он представил, как там она легко сбрасывает халат, надевает ту длинную зелёную юбку и рубашку, с длинным воротом, в которых он увидел её впервые…

— Почему должен придти Вова? — спросил он через дверь. — У него же нет телефона.

— Не знаю, — услышал он её голос, — Он может придти…

— Ты этого боишься?

Ольга не ответила.

Всё шло так удивительно легко, что это "может" показалось Сашке малосущественным: разве не достаточно того, что он сумел убедить Олю, и она согласилась с ним поехать? Причём здесь теперь какой-то Вова? Даже если он и придёт…

"Пусть придёт", — подумал он. — "Я и ему всё объясню!"

Ольга вернулась быстро. На ней было лёгкое ситцевое платье. Вместо зелёного стройного дерева — пасмурный куст серого цвета.

Пока она надевала туфли, Саша вышел из квартиры, чтобы вызвать лифт.

Он услышал шорох быстрых шагов на верхнем пролёте лестницы, после чего всё затихло, будто кто-то замер в ожидании.

Саша нажал кнопку на стене. И когда заработал мотор, кто-то наверху сделал ещё несколько шагов.

Прибыл лифт.

— Оля! — тихо позвал Саша, удерживая дверь лифта и опасаясь, что тот, кто наверху, может спуститься в любую секунду и остановить её.

Наконец она вбежала в кабину, и они поехали вниз.

— Я записку для Вовы оставила, — сказала она, — Чтобы он не ждал.

Она стояла против него совсем рядом. Он хотел спросить о том, как Вова сможет прочесть записку — разве у него есть ключ от её квартиры? — но мысли спутались. Раньше Ольга казалась ему выше его ростом.

"Наверное, была на каблуках", — подумал он. — "Теперь она их, видно, не носит… Санитар с Вовой обломали…"

Саша понял, что получился каламбур, но даже не усмехнулся этому и тут же забыл.

Он взглянул туда, где солнечная долина отражала свет волнами дикого ручья и где под серой тенью покрова скрывались две зрелые вишни, и почему-то подумал, что это — их последняя минута — когда они одни…

И тогда он делает шаг, обнимает девушку и целует в губы, которые только ждали, чтобы ответить так же страстно. Он прижимается к её молочной щеке, нащупывает кнопку "СТОП" и возвращает лифт туда, где их кто-то поджидал, но кто теперь бежит вниз по лестнице, чтобы опередить… По дороге назад, к её квартире, оба уже решив, что сейчас будет, и, чтобы не опомниться от безумия и не вернуться к реальности — ещё всё так же страстно целуются, пока, наконец, лифт не останавливается, и они не выходят из кабины…

Они оказываются на улице… У Саши страшно болит голова… У подъезда стоит такси с погашенным зелёным огоньком. Они идут к метро. Он что-то продолжает говорить ей о Санитаре, о Никанорове и чувствует, что солнечный мрак, как когда-то рождает в его сердце холод, отчаяние, тревогу.

"Почему я не поцеловал её в лифте, когда мы были одни?" — думал он, — "Почему я не признался ей во всём?" — думал он, когда их поезд метро уже подъезжал к станции Комсомольская. — "Ведь она этого хотела… Будто кто-то парализовал мою волю!.. И отчего эта неожиданная депрессия? Ведь и сейчас Ольга рядом… Я должен быть счастлив… Сейчас мы сядем на пригородный поезд и уедем вон из Москвы… Мы снова будем одни… Мы пойдём через поля, мимо деревенских домиков… Дойдём до церкви… Там, в сторожке, нас угостят чаем… Потом мы всё решим… Потом мы будем возвращаться обратно… Потом мы снова окажемся одни… Потом мы снова поедем на лифте. И тогда я поцелую её и нажму на кнопку "СТОП"…"