Александр Беатов - Время дня - ночь

"Все ехали на собрание, и он почему-то был лишним…"

"Ну и пусть!" — подумал Сашка. — "Пусть теперь знают, что и я знаю… Небось сразу донесут о том, как я ловко угадал, куда и в каком они поедут вагоне…"

Вернувшись домой, он почувствовал какой-то тревожный гнёт. И зная, что это — предвестие депрессии, поспешил выпить нейролептики.

Он лежал на диване в своей комнате и чувствовал, что ничего не хочет делать. Это состояние отсутствия интереса, он часто испытывал после больницы, старался его избегать, чем-нибудь увлекаться. Но стоило потерять под ногами почву — и всё обессмысливалось. То, что раньше казалось важным, увлекательным, больше не интересовало и делалось в тягость.

С большим трудом Саша поднялся, долго шатался по квартире, не находя себе места. Он мучился от нависшей проблемы: что ему делать дальше? Он перебирал в голове одно дело за другим, но не мог ни на чём остановиться. Хотелось сделать что-нибудь полезное, но представив себе последовательность операций, он отвергал идею из-за казавшейся сложности.

"Меня давно что-то гнетёт", — думал он. — "Как будто вылетело одно звено… Цепь порвалась, и я лечу куда-то вниз с обрывком в руках… Я всё чего-то ожидаю… Чего? — Не знаю… Только я всё хочу что-то решить, что-то большое, что сразу решить невозможно… что-то непонятное, но главное в жизни… что-то слишком абстрактное, чтобы понять, что оно есть такое…

А может быть вполне, что этого нет вовсе… Я просто привык быть в какой-то заботе… Уже предмета заботы давно нет, но я остался озабочен…"

"Сознание человека предметно… Оно может мыслить только предметами", — рассуждал он, — "Поэтому оно легко подпадает под их влияние, опредмечивается… И многие предметы мира обладают магической силой. Вместе со своей предметной формой, они имеют, скрытое предметное значение, опасное для сознания… Сознание пропускает через себя предмет… И не замечает скрытого предметного значения… И вот, однажды предмет перестаёт существовать… И хотя предмета этого уже нет, в сознании остаётся его след: потому что незаметно для себя сознание уже надело маску, со значением этого предмета, и начинает смотреть на весь мир через неё. И другие люди начинают видеть тебя в этой маске и относиться к тебе совсем по-другому. И беда в том, что человек даже может не подозревать, что маска прилипла к его сознанию и даже срослась с ним. Он страдает и мучается от недоумения и не знает, что с ним произошло…

Вот, я разочаровался в первой любви… И дальше всё стало противно… Потом — ПТУ, Завод, психушка, стукачи, кагебешники… Я думал, что, наконец, встретил настоящих людей… Полюбил… И вдруг снова наступаю на грабли, будто бы, кем-то ловко подставленные. Всё это наносит на сознание раны — маска покрывается новыми и новыми слоями, которые оторвать от лица души становится невозможно… Всё это тяготит, раздражает, пугает, повергает в бессознательный ужас депрессии… Новые разочарования искажают лицо, надолго застывающее в болезненной гримасе. Кто ж такого урода теперь полюбит? ПТУ, Завод, страх перед армией, вместе с их насилующей объективной предметностью впрыснули в мою кровь отраву: тягость, гнёт, страх. И вот, уже нет ПТУ, но осталась тягость; нет Завода, но есть тревога; нет угрозы армии, но есть страх… Нет психбольницы, но осталась лекарственная зависимость… Даже сейчас я осмысливаю это, докапываюсь в психоанализе до скрытых корней зла, благодаря тому, что принял дозу лекарства. А иначе бы мои мысли кружились по замкнутому кругу: почему я стал не нужен экуменистам? Неужели Людочка успела передать наш разговор у патера?

Человеческое сознание неполноценно из-за его предметности. Его так легко повредить, измять, исказить, придать ему любую форму… И так трудно всё исправить, вылечиться… Понимая это, я, по крайней мере, уже в начале пути к выздоровлению. Тот болен, кто не способен осмыслить этот механизм. Но осмысливший и преодолевший это, практически становится совершенен: "Над силой той, что естество связует, себя преодолевший торжествует…"

Вспомнив эту Гётевскую фразу, Саша вдруг понял, что депрессия отступила. Ему захотелось что-то делать, куда-нибудь двинуться…

Он подхватывает на плечо велосипед, выходит из квартиры, едет к трамвайной линии, к Нагорной улице, в сторону Зюзенского лесопарка…

Лекарства незаметно вступают в действие — он уже не понимает и не чувствует ни обиды, ни тревоги, ни заботы. Он доезжает до парка, катится по дорожкам в сторону санатория "Узкое", где провёл свои последние дни поэт и философ Владимир Соловьёв; туда, где парк кончается и начинается лес.