Вадим Давыдов - Год Дракона

– Это все, Данек. Не звони, я позвоню сама. Ты и так будешь видеть мой маячок. До встречи…

Она отключилась, – как выпала, и тут же включился Богушек:

– Задержать?!

– Нет.

– Дракон…

– Нет, я сказал!!!

Он поднял глаза на Карела, стоявшего перед ним, и Втешечка в ужасе отшатнулся: слезы, полные глаза слез…

– Делай, что можешь, и да случится, что должно. Она знает это, Гонта. Пусть едет. Просто не спускай с нее глаз…

Павел сел в «шестерку», достал телефон и набрал номер Олеси. Девушка уже спала, – он услышал по голосу:

– Алло? Паша…

– Ну. Ты это… Вставай, в общем. Собирайся. Я заеду за тобой сейчас.

– Что? Что случилось?

– Я приеду, расскажу. Не по телефону, поняла? Со мной все пучком.

– Ты что, в аварию…

– Не я. Я в норме, говорю же. Некогда, Олеська, давай…

– Да. Да, Пашенька, хорошо…

Когда он подъехал, она уже ждала его на крыльце общежития, ежась от холода и кутаясь в курточку. Он мигнул фарами, Олеся подбежала, открыла дверцу, забралась на сиденье. Увидев его лицо, побледнела:

– Что, Пашенька?!

– Андреича. С Татьяной. Убили.

– А-а-а… – Олеся обмякла, Павлу даже показалось, что она или упала в обморок, или сейчас упадет. Но нет, справилась… – Ох… Как… Пашенька, как же это?!

– Это Лукадрищев, сука рваная…

– Паша…

– Что, бля, Паша?! – прошипел Жукович. – Ты ж не знаешь ничего… Ладно. Короче, барышня в больничке, надо за ней ходить, пока чехи не приедут, не заберут ее…

– Какие… какие чехи?!

– Андреич на чехов работал. Ну, не на чехов, но с чехами. Еще до этой всей заварухи… Короче, не суть. Надо за барышней, в общем… Сможешь?

– А ты?

– Ну, и я, понятно, подай-принеси-купи-съезди. Ну, я ж за барышней не могу, понимаешь, мужик же я…

– Поехали, – Олеся пристегнулась, посмотрела на него. – Поехали, расскажешь по дороге. Только все-все расскажи мне, Пашенька, чтобы я все-все знала…

Он вышел от Карела, втянул в себя ночной воздух со свистом. Постоял немного, глядя вдоль улицы, освещенной ярко-желтыми фонарями – настоящими, старинными, сколько сил и средств они положили, чтобы ничего не нарушить, не повредить в этом чудесном городе, столице их сказочного королевства… Только зачем теперь это все?! Если с Еленой…

Про Сонечку он не думал. Не мог поверить…

Майзель набрал номер Ботежа и, услышав его голос в динамике, сказал тускло:

– Вставай, Иржи. Хватит спать…

– Пан Данек…

– Собери мне всех своих, Иржи. Я хочу с вами поговорить.

– Почему я? – прокашлявшись, все еще сиплым голосом спросил Ботеж.

– Потому что Елена тебя любит, как родного отца. Потому что ты кажешься мне человеком, Иржи. Потому что я назначаю тебя главным во всем вашем стойле. И лучше не спорь со мной.

– Что случилось?

– Елена уехала в Минск.

– О-о-ох…

– Собери мне их, Иржи, – повторил Майзель и с треском захлопнул аппарат.

Он вошел в редакцию, в кабинет к Ботежу, – один. Люди, как по команде, смолкли и повернулись к нему…

Почти все они видели его впервые. Почти все… Он таился от них, потому что чувствовал, – нет, не стоит… Он никогда не говорил с ними. Никогда не спускался до объяснений и оправданий. Считал, что умные не нуждаются в этом, что должны и так понимать… Он даже никогда по-настоящему не злился на них, до тех пор, пока не началось у него все это с Еленой. Но теперь…

Он сел на стул верхом и обвел их всех взглядом. И никто из них не смог больше секунды удержать его взгляд своим.

Мужчины и женщины, пожилые и не очень. Поколение, заставшее весну. Те, в кого он так верил в самом начале. Еще когда не был Драконом, когда был мальчиком, читавшим под одеялом Конквеста и Кундеру, Солженицына и Панича, Маркса и Бэкона, Монтеня и Соловьева, Чапека и Кафку. Те, кто предали его, так и не решившись ни на что настоящее. Те, кто проболтали все на свете. Те, кто проболтали бы все, если бы они с Вацлавом вовремя не отшвырнули их прочь с дороги…

Первым нарушил молчание Ботеж:

– Пан Данек… Мы не знали… Она не сказала никому…

– Потому что вы предали ее. Как и нас. О чем ей говорить с вами? Я честно признаюсь, – я тоже не знаю, зачем я здесь. Я просто хотел посмотреть вам в глаза.

– Ты просто разгневан… – вздохнул, не глядя на Майзеля, Ботеж. – Ты просто любишь ее…

– Что вы понимаете в гневе?! – он так сверкнул глазами, что они поежились все. – Что понимаете вы в любви? Что еще сказать мне вам, – после всего, что сказала она? Как объяснить, что нет больше мира, что нельзя так дальше, что война уже на пороге?