Джузеппе Д`Агата - Memow, или Регистр смерти

— Ты всегда любил жить в городе. Еще в Болонье часто называл себя цементным животным.

— Пожалуй, теперь я стал им в еще большей мере, чем прежде.

— Но тут ведь не осталось никаких человеческих чувств, тут нет больше людей.

— Сплошное дерьмо, согласен. А почему бы не признать, что мы с тобой тоже такое же дерьмо?

Пульези не отвечает.

У проходной без конца толпятся люди с разными сумками, пластиковыми мешками, слышен громкий южный говор, перебранка с охранниками, а на дороге непрерывно гудят и рычат застрявшие в пробке автомобили, не выключающие двигателей.

Бар посещают медсестры, санитары, уборщики, родственники больных. Это, конечно, не самое спокойное место в больницу. Садимся за столик.

— Расскажи мне что-нибудь об этом Каресяне. Как он жил?

— Почему ты говоришь о нем в прошедшем времени?

— По привычке.

— Он скончался, и ты скрываешь это.

— Ну, давай рассказывай все, что знаешь.

Я описываю ему, что произошло в «Би-Эй-Ву», в этом притоне гомосексуалистов. Пульези слушает меня не прерывая. Под конец спрашивает, почему я не рассказал ему об этом тогда же, сразу после происшествия.

— Вообще-то я хотел это сделать, но потом решил: наверное, у Давида могли быть какие-то особые причины не сообщать никому, что он был той ночью в «Би-Эй-Ву». Так или иначе, все это весьма походило на авантюрный роман…

— Странные вы люди. — Когда Лучано говорит «вы», он имеет в виду всех остальных людей, кроме полицейских. — Делаете какие-то свои смелые предположения, свои умные заключения, становитесь сыщиками, а потом приходится вмешиваться нам, но, как правило, слишком поздно.

— Брось! Не станешь ведь уверять, будто тебя так уж волнуют несчастья, какие случаются с людьми.

Пульези смотрит на меня и добродушно кивает:

— Ну, давай расскажи мне о своем друге Давиде.

— Я встречался с ним время от времени, чтобы потолковать о расследовании, которым мы занимались вместе.

— Знаю. О международных маршрутах наркотиков.

— Может быть, он был чистым идеалистом, а может, и нет. Твердо уверял, что сумеет добыть нужные доказательства и имена. Громкие имена.

— Да, но я хочу понять, на что он жил.

— Он писал статьи для каких-то американских журналов, только я никогда их не видел. — Замечаю, что тоже начал говорить о нем в прошедшем времени, и решаю больше не делать этого. — Думаю, в деньгах у него нет недостатка. Во всяком случае я никогда не видел, чтобы он в них нуждался. Словом, человек, застегнутый на все пуговицы. Ему нравилось создавать ореол загадочности вокруг себя.

Пульези время от времени отпивает небольшими глотками кофе, не спеша, не беспокоясь, что тот остынет.

— Застегнутый. А расстегивался он… перед женщинами или мужчинами?

— Не знаю. Никогда не видел его с кем-либо.

— Но ты меня понял?

— Конечно понял, думаешь, я уже совсем отупел? Может, он гей, но внешне это совсем незаметно.

— На руке у него след от внутривенного вливания, плохо сделанного. Осталась гематома, потому что отверстие в вене не сразу закрылось.

— Насколько я знаю, Давид не употреблял наркотики.

— Следов других уколов на руках нет.

— Укол ему сделали насильно.

— Возможно. Там, где его нашли, не было никаких примет борьбы, сопротивления. Но его могли уколоть где-то в другом месте, а потом ночью переправить… — Пульези отпивает еще глоток и сразу же закуривает третью или четвертую сигарету. Дым оживляет вкус кофе. — Может, он был не очень осторожен, какими нередко бывают интеллектуалы в некоторых вопросах… Преступный мир, я имею в виду. Чтобы общаться с преступниками, надо и самому быть немного преступником.

— К тебе это тоже относится?

— Почему же нет? Очень просто быть преступником. Не веришь? А сегодня к тому же… Лучше скажи мне, есть ли у тебя какие-нибудь опасения на свой счет.

— На мой счет?

— Да, если верно, что случившееся утром с твоим другом — это следствие наших с тобой предположений.

— Если Давид заполучил что-то очень важное и именно потому решили заткнуть ему рот, то я ничего не знаю об этом, уверяю тебя.

— Нужно понять, знают ли те, кто разобрался с ним, что тебе ничего не известно. — Он рассматривает окурок. — Это точно, что он совсем недавно вернулся из длительной поездки в Америку? Может, он возвратился не с пустыми руками?