Курт Воннегут - Малый не промах

Отец часто рассказывал анекдот про мальчика, которого выгнали из фармацевтической школы за то, что он не умел делать тарталетки с разной начинкой.

Я слышал, что осталась еще одна аптека «Братьев Вальц» в Каире, штат Иллинойс. Конечно, она ни ко мне, ни к моим родственникам никакого отношения не имеет. Кажется, ее реставрировали вместе с другими старинными постройками. Находится она в очень милом квартале в центре Каира. Улицы там вымощены булыжником, как пол в моем родительском доме, и освещаются газовыми фонарями.

Восстановили там еще и старинную бильярдную, и старинное питейное заведение, даже старинную пожарную каланчу и старинную аптеку. Кто-то отыскал старую вывеску с аптеки «Братьев Вальц» и водрузил ее над входом.

Вышло очень забавно.

Мне говорили, что там внутри еще висит плакат, рекламирующий «Бальзам св. Эльма».

Конечно, никто не отважился бы в нынешнее время продавать этот бальзам – ведь он очень вреден людям. Вывеску повесили просто для смеху. Но зато у них в рецептурном отделе можно получить всякие барбитураты, и амфетамин, и метаквалон, 1и прочую пакость.

Да, наука на месте не стоит.

Когда я стал постарше и начал приводить своих друзей к нам домой, отец уже не поминал Гитлера. Наконец-то он понял, как изменилась теперь обстановка. Упоминание о Гитлере или о «новом порядке» в Германии с каждым днем все больше раздражало окружающих, так что лучше было выбирать для разговоров другие темы.

Я не собираюсь подтрунивать над моим отцом. Прежде чем увидеть свет, услыхать звуки, он был таким же комочком аморфного небытия, как все мы.

Но он почему-то считал, что все мои товарищи отлично знакомы с греческой мифологией, с легендами о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, с пьесами Шекспира и с «Дон Кихотом» Сервантеса, с «Фаустом» Гёте, с операми Вагнера и так далее и тому подобное. Без сомнения, обо всем этом шли оживленные споры в венских кафе до первой мировой войны.

И мой отец вполне мог спросить восьмилетнего сынишку рабочего с завода сельскохозяйственных машин:

– Ну что ты смотришь на меня, будто я Мефистофель? Думаешь, я взаправдашний черт? А?

И ждал, что мой маленький гость ему ответит. И еще он мог сказать маленькой дочке швейцара в ХАМЛ 2, подавая ей стул:

Почти все мои товарищи были из простых семей – после того как все богатые люди, кроме моих родителей, уехали отсюда, в этих местах поселились семьи бедняков. Отец даже мог сказать малышу:

– Знаешь, кто я? Я Дедал! Хочешь, я тебе сделаю крылья, полетишь со мной! Примкнем к стае гусей, полетим на юг. Только берегись, не приближайся к солнцу, это опасно. Знаешь почему? А?

И ждал, что мальчишка ему ответит.

Уже на смертном одре в городской больнице отец, перечисляя все свои недостатки и достоинства, сказал, что по крайней мере одного у него не отнимешь – он отлично ладил с детьми, и дети его любили.

– Я их понимаю! – добавил он.

Но как-то раз он встретил рекордным по нелепости приветствием уже не ребенка, а взрослую девушку – звали ее Селия Гилдрет. Она училась в выпускном классе, как и мой брат, и Феликс пригласил ее на бал выпускников. Вероятно, это было весной 1943 года – ровно за год до того, как я стал убийцей, точнее, дважды убийцей.

Шла вторая мировая война.

Феликс был председателем совета своего класса – и все потому, что у него был красивый бас. Сам Всевышний говорил его голосом – где устроить бал, нужно ли в классном ежегоднике писать под фотографиями не только фамилии, но и прозвища – и так далее. Кроме того, мой брат переживал любовную драму и делился со мной этими своими переживаниями, хотя мне было всего одиннадцать лет. Он окончательно порвал с Салли Фримен, девочкой, в которую был влюблен, и Салли, чтобы утешиться, влюбилась в Стива Адамса, капитана бейсбольной команды.

Председатель совета класса оказался без девушки перед самым балом, когда все девушки из хороших семей были уже приглашены.

И Феликс нашел блистательный выход. Он пригласил девушку, чьи родители принадлежали к самым низшим слоям общества, были неграмотные, безработные, а два ее брата сидели в тюрьме; сама она училась из рук вон плохо и ни в какой общественной жизни не принимала участия, но другой такой красавицы никто еще не видал.

Ее родители были белые, но такие нищие, что им приходилось жить в негритянском квартале. Да, еще вот что: немногие молодые люди, которые пытались за ней ухаживать, несмотря на ее положение в обществе, пустили слух, что хороша-то она хороша, только холодна как ледышка.