За два дня до выписки Грэйс наследство благополучно разошлось, зато дом был великолепен. На свете не нашлось бы человека более счастливого и гордого, чем Джордж. Все вышло без сучка без задоринки, не считая одной совершеннейшей мелочи. Энн не сумела найти материал на шторы и обивку кушетки в гостиной, который бы в точности соответствовал тому желтому лоскутку, что выбрала Грэйс. Пришлось Энн остановиться на чуть более светлой расцветке. Что касается нас с Джорджем, то мы вообще никакой разницы не видели.
И вот Грэйс выписали из больницы, радостно оживленную, но еще слабую, так что Джорджу пришлось ее поддерживать. Дело было далеко за полдень. Мы с Энн, буквально дрожа от возбуждения, дожидались их в гостиной. Когда послышались их медленные шаги на дорожке к дому, Энн бросилась судорожно поправлять красные розы в массивной стеклянной вазе на кофейном столике, которые она сама туда поставила.
Мы услышали как Джордж звякнул щеколдой, как распахнулась дверь, как Маклелланы шагнули на порог своего сказочного дома…
— Ой, Джордж, — только и выдохнула Грэйс.
Она отпустила его руку и пошла по комнатам, осматриваясь по сторонам, — сколько раз она так осматривалась в прошлом! — и казалось, все, что она видит, наполняет ее чудотворной силой. Впервые, да, впервые она не произносила ни слова.
Наконец она вернулась в гостиную и опустилась в шезлонг темно-фиолетового цвета.
Джордж убавил звучание проигрывателя до шепота.
— Ну как?
Грэйс вздохнула.
— Дай мне прийти в себя, — сказала она. — Я пока не нахожу слов, точных слов.
— Нравится? — спросил Джордж.
Грэйс как-то неуверенно засмеялась, глядя на него.
— Джордж, ах, Джордж, ну конечно, нравится! Золотой ты мой. Это же просто чудо! Вот теперь, теперь я дома.
Губы у нее задрожали, а у нас словно камень с души свалился.
— Ничего не перепутали? — спросил Джордж сдавленным голосом.
— Нет, ты все сделал идеально. А как здесь чисто и красиво.
— Еще бы не чисто, — сказал Джордж.
Он хлопнул в ладоши.
— Ты как, выпьешь с нами?
— Что ж я, не человек?
— Джордж, мы пас, — сказал я. — Нам пора. Хотелось увидеть выражение ее лица, когда она войдет. А сейчас мы пошли.
— Ну вот, а как же… — начал было Джордж.
— Нет-нет. Правда. Мы уходим. Вам надо побыть вдвоем, вернее втроем , вместе с домом.
— Обождите секундочку, — сказал Джордж. Он скрылся в ослепительно белой кухне, чтобы смешать коктейли.
— А мы пока тихонечко улизнем, — сказала Энн.
Мы двинулись к передней.
— Не вставайте, Грэйс.
— Ну, что ж, если надо… Счастливо, — сказала Грэйс, сидя в шезлонге.
— Не знаю даже, как мне благодарить вас.
— Давно я не получала такого удовольствия, — сказала Энн.
Она с гордостью окинула взглядом комнату и подошла к кофейному столику, чтобы поправить розы.
— Единственное, что меня немножко волновало, это цвет обивки на кушетке и этих штор. Как вам?
— Не может быть, Энн! Значит, вы тоже заметили? Я не хотела ничего говорить… Глупо из-за мелочи отравлять себе такой день.
Она слегка нахмурилась. У Энн опустились руки.
— Вот беда-то. Я надеюсь, вы не слишком расстроились?
— Что вы, что вы, конечно, нет, — сказала Грэйс. — Я и сама не очень понимаю, в чем тут дело. Ну да ладно.
— Так получилось… — начала Энн.
— Видимо, все дело в воздухе.
— В воздухе? — переспросила Энн.
— Иначе как все это объяснить? Материал, годами прекрасно сохранявший свою расцветку, вдруг, ни с того ни с сего, блекнет за какую-то неделю.
Вошел Джордж с запотевшими бокалами.
— Я надеюсь, вы не откажетесь выпить на ходу? Не говоря ни слова, мы с Энн, благодарные, поспешно взяли бокалы.
— Дорогая, сегодня пришел свежий номер «Дивного дома», — сказал Джордж.
Грэйс отмахнулась.
— Везде одно и то же. Она подняла бокал.
— За удачу, мои дорогие! И огромное вам спасибо за розочки.
Слова из поэмы американского писателя Оливера Уэнделла Холмса (1809-1894) «Тиран за завтраком» (прим. переводчика).