Светлана Викарий - Вот моя деревня

— А насчет ремонта — это у кого какая фантазия. У нас у всех теперь есть желание евроремонт сделать. И делают. Окна-то почти все уже поменяли. Двери металлические почти у всех стоят.

— Я заметила.

— У нас тут своя Рублевка. Сразу богатые дома видно. — Заметила Любаня. — А что? Чем Сушкины дома не рублевские?

Надя пожала плечами.

— За деньги любой каприз нынче.

— Ну, девочки, автобус скоро. Скажите Людмиле, чтобы готовила документы. А я еще приеду. А пока деревню покажите, что ли…

Надя завернула в пакетик для Вики свои знаменитые пироги.

— Перекусите. Вкуснятина! Дорога до Калининграда длинная. Еще только к вечеру доберетесь.

Они дружно вышли из дома, и пошли через железку. На остановке пока было пусто. Дневным рейсом поселяне выскакивали в город по коротким делам — купить в аптеке лекарства или отдать ко времени документ.

— А церковь есть в деревне? — поинтересовалась Вика, выискивая глазами, хотя бы шпиль старой немецкой кирхи.

— Церковь у нас в Загорске. А здесь была немецкая кирха. В центре, у магазинов. Как в школу идти. — Пояснила Любаня.

— Была да сплыла. Раскурочили. На кирпичи разобрали. — Уточнила Надя.

— А красивая была! Мы в детстве играли там. Много интересного чего там было. Целехонькая после войны стояла. А витражи какие-прелесть. Я даже клад нашла в стенке. Ну, а потом уже в девяностые руководитель у нас такой был Шиловонин старший — вот он и раскурочил.

— Нормальные мужики, говорят, просили его. Не разрушайте. Продайте нам, мы там производство, сделаем. Пекарню свою, например. Разве плохо? В церкви всегда пекли хлеб. Рабочие места создадим. Хоть пять — шесть человек в деревне будут работать.

— Человеческая алачность. — Сделала вывод Любаня, слушая рассуждения подруги. — И что интересно. Почти вся семья после, как разрушили, кирху… померла. Сначала жена Шиловонина. Потом он, тоже ни с того ни с сего. А потом и сынок. А сынок у них хороший был человек. Настоящий хозяин. Порядок при нем был. Можно было придти, посоветоваться. Ну, он как староста, все знал, и производство, и людей. Ну, чистый психолог. Держал людей в кулаке.

— Значит, трое… сразу после?.. — уточнила изумленная Вика. — Это же карма. Наказание за грех.

— И мы так считаем. — Поддержала Любаня. — А второй сынок пока жив, жив… слава Богу. Дай бог, чтоб сын не отвечал за отца.

— Еще как отвечает. Если не постарается исправить грехи отца. — Сказала Вика со знанием дела.

— А вы в этом деле разбираетесь? — поинтересовалась Надя.

— Ну, да. Я — психолог. Социальный педагог. Ну, и увлекаюсь… новыми, то есть старыми знаниями — астрологией, парапсихологией, экстросенсорикой…

Надежда с Любаней моментально исполнились уважением к гостье. Это было для них ново. Они посадили Вику в автобус. Помахали рукой. Когда автобус скрылся, Надя, наконец, выдохнула.

— Слава-те, яйца!

Вот он, второй шажок к родному дому.

Надя сидела на кухне Али Хромовой. Початая бутылка водки, индоутка с черносливом в брюхе — Валино творенье из духовки — натуральная вкуснятина! И поесть ведь так, с удовольствием и пользой можно только в деревне.

— Ну, и как? И что дальше? — спрашивала Аля, суетливо озираясь в своих обширных кухонных владениях — не забыть на стол поставить моченых яблочек. Они под водочку чудо, как хороши. Антоновка…

— Да садись уже… Городок этот назывался Адкарск, Саратовской области. Где родилась певица Валерия…

— Ну, знаю Валерию. Ту, что муж бил?

— Ну, да… вот и приехали мы туда, к его родителям. Мне 19 лет. Первого ребенка уже похоронили в Анжерке. И в постели не очень получалось. Витя сделал свое дело, а я к нему как равнодушная … Обижался, и говорит, мол, ты бесчувственная… А какая я должна быть?

— Он же у тебя первый был. А ты еще, как женщина не созрела.

— Так-то оно так. Как я теперь понимаю сама. А он говорит, ты больная или бесчувственная.

Обе они, придя ко склону лет, знали, что мужчины существа непостижимые — глупые до безобразия, там, где все ясно и понятно.

— И дальше?

— А у соседки Тайки живот стал расти. А муж ее бездетный, это все знали, операцию перенес. А мой и забегал туда! Тайка пышная девка, белокурая.

— Ясно, как день!

— Тайке тридцатник, ему тридцать три — они в самом соку, а я дура — никакая в постели!

— Ну?

— Ну, и родила Тайка мальчишку. Он все туда бегает, а меня по семь раз в ночь ругает — ты никакая! Не женщина. Я написала тогда письмо домой в Сибирь, мамке. «Здесь речка рядом есть, Медведица, называется, если, мама, вы не заберете меня отсюда, так и знайте, в мае, вместе с Маринкой, дочкой, утоплюсь. Сил моих больше нет, быть здесь замужем».