— Все это никому не нужно.
— Разве вы больше не верите в искусство? — спросил я.
— Я ни во что больше не верю.
— И что же, по-вашему, нужно делать?
— Ничего. Все кончено. Очевидно, все было обречено с самого начала.
Мне нравился Товия Анфанг, и, хотя у меня самого было мало денег, я попросил его написать мой портрет, но он отмахнулся.
— Зачем он вам? — сказал он. — В мире, где людей сжигают в газовых печах, нет места искусству. Пора положить конец всей этой чепухе.
Однажды я пригласил его поужинать, и мы зашли в то же самое кафе. Разговор снова свернул на Зораха Крейтера.
— Что он сейчас? Кучка пепла. Вы верите в бессмертие души? Судя по вашим книгам, да. А ведь душа — тоже пепел и больше ничего.
— Кто же, по-вашему, создал мир?
— Где-то в космосе существовал сгусток материи. Лежал и смердел. Это зловоние и было началом жизни.
— А откуда взялась материя?
— Какая разница? Главное, это то, что всем на все наплевать — и на других, и на самих себя. Основное свойство Вселенной — безразличие. И земля, и солнце, и камни абсолютно равнодушны. И в этом их сила. Не исключено, что равнодушие и гравитация — одно и то же.
Он говорил и зевал, ел и курил.
— Почему вы так много курите? — спросил я.
— Это помогает мне оставаться равнодушным.
Мы несколько раз встречались в кафе и в публичной библиотеке. В конце концов он согласился писать мой портрет и испортил несколько холстов. Я предложил ему аванс, но Товия от него отказался. Рисуя, он постоянно говорил о Зорахе Крейтере. Оказалось, что у Зораха до Сони была жена-швея, покончившая с собой. В Париже Зорах жил с какой-то художницей. Она сошла с ума, и ее забрали в психиатрическую лечебницу.
Товия Анфанг сказал:
— Я знаю, что никакой души не существует, но я чувствую присутствие Крейтера. Особенно ночью, когда выключаю свет.
— Вы его видите?
— Нет. Если бы я его увидел, я бы, наверное, тоже угодил в психушку. Это просто мое ощущение. У Крейтера была очень сильная энергетика.
— А почему же он не использовал ее, чтобы исправить свою судьбу?
— Люди, обладающие такими способностями, обычно не ищут своей выгоды. Они всегда как будто бегут от самих себя и начинают жить только после смерти.
После многочисленных неудачных попыток Товия Анфанг отказался от идеи меня нарисовать. Как ни старался, он не мог достичь сходства.
— У вас каждый день разное лицо, — оправдывался он. — Оно меняется в течение одного сеанса. Чтобы написать ваш портрет, нужен талант Зораха.
Однажды Товия Анфанг сообщил мне, что возвращается в Париж. Потому что, как он выразился, там ему легче пребывать в состоянии полного безразличия.
В пятидесятые годы я побывал в Израиле. О моем приезде писали в газетах. Однажды в гостиничном номере, где я остановился, зазвонил телефон. В трубке раздалось какое-то невнятное бормотание.
— Кто это? — спросил я. — Пожалуйста, говорите громче.
— Это Товия Анфанг. Наверное, вы меня уже не помните.
— Я прекрасно вас помню.
— В таком случае у вас замечательная память.
— Вы давно живете в этой благословенной земле?
Повисла пауза. Наконец он сказал:
— Я здесь уже пять лет. Но об этом никто не знает. Это долгая история.
— Вы скрываетесь?
— Можно и так сказать.
— Что случилось?
— В двух словах не расскажешь. Тем-более что мне нужно быть очень осторожным в том месте, откуда я сейчас звоню. Мне бы очень хотелось повидаться с вами. Фактически я в ловушке и…
Товия Анфанг оборвал себя на полуслове.
— Это как-то связано с правительством? Вы здесь нелегально?
— Нелегально? Еврей в Израиле?
— Так что же тогда произошло?
— Это не телефонный разговор. Если бы мы могли где-то встретиться. Я редко выхожу из дома, но до вас доехал бы… Я, конечно, в плену, но все-таки…
Он невесело хмыкнул.
— Приезжайте ко мне в гостиницу.
— Это довольно далеко от того места, где я сейчас нахожусь. Дорога займет какое-то время.
— Ничего. Я вас подожду.
— Только умоляю, никому не говорите о моем звонке. Меня здесь как бы не существует. Я — призрак, хотя, может быть, и несколько в другом смысле, чем о них пишете вы в ваших книгах. Вы приехали один?
— Да.
— Хорошо. Спасибо. До встречи.
Я был заинтригован. Что же такое могло с ним произойти? Может быть, объявилась его немецкая жена и это от нее он теперь прячется? Я спустился вниз позавтракать, купил газету на иврите и уселся за столик под зеленым тентом. Потягивая через соломинку кофе со льдом, я наблюдал, как на другой стороне улицы арабский торговец продает с повозки инжир, финики и виноград. До меня доносилась его речь — смесь иврита, идиша и арабского. Запряженный в повозку осел стоял как вкопанный, только изредка переступая с ноги на ногу. Солнце жгло, как огонь. Бабочка, помелькав в воздухе, опустилась на жестяную чашу весов. Из переулка показался нищий. У него была кривая негнущаяся рука и странно изогнутая шея — голова смотрела в одну сторону. Он подошел ко мне, и я протянул ему несколько пиастров. В газете писали о кражах, автокатастрофах и перестрелках на границе. Одна страница была полностью отведена под некрологи. Сомнений быть не могло — Мессия еще не пришел. Люди умирали, как и прежде. В витрине соседнего магазина были выставлены ортопедические башмаки.
Читать дальше