Марио Бенедетти - Ближний берег

«В тот вечер ты сказал мне, что я скрываю какую-то маленькую тайну. И что эта тайна касается меня». Обиды я уже не испытываю. В течение последних минут я стал лучше к ней относиться. Но не сразу. Встречаются идиоты, которые из-за актрис удавиться готовы. Я — нет. Нравятся они мне или не нравятся, но в петлю из-за них не полезу. Она, к примеру, располагает к себе. И чем-то озабочена. А ведь она наверняка пас, статных юношей, хорошо знает.

«Догадываешься, что это за маленькая тайна, касающаяся меня?» Между двумя глотками шотландского виски мотаю головой — нет. Если бы она знала, что тем вечером я сказанул про тайну, лишь бы как-то выйти из положения! Должно быть, думает, будто я астролог или хиромант. «Тайна в том, что я живу фальшивой жизнью». Вот оно что. «То, что ты сказал, застряло у меня в голове. Знаешь, трудно признаться в этом». Угу. «Вот поэтому в прошлый раз, после репетиции, я притворилась, что не заметила тебя». Собираюсь произнести «угу-угу», но выручает приступ кашля. «Что, простудился под дождем? Так вот, поэтому я прошла мимо, хохоча, как чокнутая. Не была уверена». В чем не уверена? «В том, что действительно хотела поговорить с тобой. Решила подождать удобного случая. Ты, наверное, не знаешь, что мы, актеры, ужасно суеверны. Если встречу тебя — расскажу. Если не встречу — конец». И она меня встретила.

Скажем-Исабель будто преобразилась. Не знаю, что с ней. Прямо светится. Или прозрачной стала. Это уж слишком. Черт возьми, неужто влюбился? Ага, прозрачность исчезает, уже хорошо. Но нужно быть начеку. «Да, я живу фальшивой жизнью. А ведь я не была такой. Была гораздо лучше. Я из пролетарской семьи, Не веришь? Три года назад мой отец еще работал па фабрике, а мать шила для соседок. Теперь-то нет — я неплохо зарабатываю, купила им домик и помогаю. Тем более отец ушел на пенсию. И брат им помогает. Он синхронный переводчик, тоже хорошо зарабатывает. К чему я это? Ах да! Я сказала, что из пролетарской семьи. И поэтому мое призвание актрисы, если оно есть, не для того, чтобы опускаться до такой дряни, как «Мечты наяву» (вы уже знаете, название постановки другое). Я всегда хотела стать актрисой. Главной моей целью было сделать что-то полезное, помочь людям разобраться кое в чем, а не запутывать их, как я сейчас делаю. Но сути, я и сама себя запутываю».

В голосе Скажем-Исабели нерешительность. Она хорошеет, когда нерешительна. Умолкает ненадолго. Я отпиваю еще виски: последний глоток. «Я знаю, что однажды придется принять решение. Будет непросто. Или я продолжаю путать и запутываться, или освобождаюсь от всего, что меня окружает сейчас. Нелегко. Для тебя, может быть, легче, ты начинаешь с нуля. Ты сам признался, что ты — единственный твой багаж. Но я создавала себе иллюзии и поддавалась им. Вот видишь, ты посидел четверть часа на этой чудовищной мебелище, и, когда я позвала тебя на ковер, тебе уже трудно было покинуть ее. И все так. Комфорт — как бы рессора, он смягчает, изнеживает, связывает но рукам и ногам. И если, несмотря ни на что, ты пошевелишься, то лишь ради денег, ради большего комфорта. Это ложе я приобрела, чтобы читать на нем. Но должна признаться, с тех пор не читала, только спала после обеда. Только для этого оно и годится, даже любовью на нем заниматься неудобно».

Подозреваю, все это что-нибудь да значит, но Скажем-Исабель как будто ни на что не намекает. Или намекает, а до меня не доходит? Неужто я еще такой младенец? Пока что подливает мне виски, бутылку оставила под рукой, у ковра. Может, она хотела сказать, что «мебелища» не годится, зато ковер — да? Решаюсь посмотреть на Скажем-Исабель, и вдруг меня осеняет: я и сам не хочу ни на что намекать. Наверное, тема слишком серьезна. Я спрашиваю, отчего ей так противна ее работа. «Наверное, из-за огромной дистанции между тем, что могла бы сделать, и тем, что делаю в действительности». Почему же она не делает как надо, черт побери? «Причина номер один: мне страшно. И страх довольно сложный. Панически боюсь, что подложат бомбу, или похитят меня, или будут угрожать, или убьют. Пока я занимаюсь нынешней ерундой, я вне опасности. Не скрою, косвенно я словно бы сотрудничаю с ними, я им нужна. Бездумность как фактор отчуждения. Так назвал свой доклад один мой друг, социолог, и, будучи циником, подарил мне его с посвящением. А еще меня преследует страх другого рода. Например, боязнь расстаться с достигнутым положением в обществе, с этой квартирой, с комфортом, автомобилем, мебелищей, ковром, шотландским виски. И клянусь тебе, я не знаю, какой из этих двух видов страха угрожает больше; какой сдерживает меня и в то же время губит. Я могла бы выбрать нечто среднее, по крайней мере приличное. Не думаю, что у меня хватит пороха выступать в политических пьесах или концертах, сегодня это может стоить головы. Зато я могла бы выступать в театре, кино или на концертах с порядочным репертуаром. Раз не решаюсь защищать справедливость, не говоря уж о том, чтобы вносить свой вклад в дело революции, могла бы отстаивать культуру». Ну и?.. «Денег не заработаешь. Знаю я эту грязь. Сама в ней по уши. Знаю, как фабрикуют славу. Поверь, омерзительно».