Владислав Артемов - Обнаженная натура

— Ну?

— Сломанная авторучка, некогда похищенная вами.

— Да, — опустил голову Павел.

— Прислонение к дверям.

— Что еще за «прислонение к дверям»? — не понял Родионов.

— В метро написано: «Не прислоняться»…

— Да, — сказал Павел. — Прислонялся…

— Приветствую, — одобрил следователь. — Далее… Листок календаря за 13 мая сего года, обнаруженный у вас в кармане.

— Да.

— Заявление Аблеева.

— Не знаю никакого заявления, — удивился Родионов. — Неужели и он против меня?

— А как же! Все против вас! Далее… Использование служебного положения с целью написания характеристик преступным лицам.

— Было… — признал Павел.

— Я просил вас только «да» или «нет», — строго сказал следователь. — Далее… Национализм!

— Нет, — подумав секунду, сказал Павел.

— Ну как же нет, если вы обидели лицо кавказской национальности! Не подчинились его законным к вам притязаниям. Преступно пренебрегли…

— Ну знаете…

— Мы все про вас знаем. Далее… Небрежительное отношение к работе.

— Да.

— У вас обнаружены краденые вами вещи, как то: разбитый термос, варежки, плащ, свитер, зубная щетка и прочее, прочее, прочее…

— Да, но они не краденые…

— «Если собственность, принадлежащая юридическому лицу, обнаруживается у иного лица, это есть кража». — процитировал следователь. — Далее… Использование чужого стирального порошка в личных целях.

— Да.

— Отлично! Распутные действия в отношении лиц противоположного пола в сауне.

— В сауне был, но действий никаких, насколько мне помнится…

— «Нахождение в сауне с лицами противоположного пола автоматически является распутными действиями», — прервал его следователь. — Да и еще раз да! Далее… Вот тут неясно… Пепел, серый пепел, найденный нами на вашей газовой плите… Это пока пропустим…

— Я могу объяснить, — тихо сказал Павел, — Это я сжег…

— Простительно, пропустим, — повторил следователь. — Это вопрос отдельный… И наконец — хищение госсобственности в особо крупных размерах: жесть строительная, десять тысяч стабилизаторов, имеющих военное значение…

— Десять там не было… — слабо сопротивлялся Родионов.

— Написано десять! Это документ… Далее… Простыня в кровавых пятнах. Откуда? Кровь не вашей группы…

— Это чужая кровь. И простыня чужая. Я в нее стабилизаторы…

— Отлично! Пишем: «кровь чужая…» Дело лепится! Х-хах-ха-а! Отлично! Вы имеете право на адвоката…

— Нет! — крикнул Павел, вскакивая с табуретки и дико озираясь. — Нет! Не нужно адвоката…

— Сидеть, гад! — отрезал следователь. — Сидеть… Вы здесь подсудимый, запомните это!

— Но за такие вещи, которые вы тут перечисляете может судить только Страшный суд! — отчаянно выкрикнул Павел. — Это не преступления! Это грехи. У вас, может быть, грехов еще поболее… — он запнулся и втянул голову в плечи, ожидая карающего удара, но на этот раз удара не последовало.

— А почем вы знаете, какой у нас тут суд? — медленно и раздельно произнес следователь. — Вы уверены в своих ощущениях? То-то же…

Павел затосковал. Повисло тяжелое молчание. Минуты через три следователь его нарушил.

— Ну все. Официальная часть закончена… Хотите я угадаю, о чем вы сейчас думаете? — проницательно глядя на Павла своими бараньими глазами, вкрадчиво и ласково проговорил он.

— Ну?

— Сейчас, в эту минуту, когда вы накануне гибели, более всего вам хочется… Более всего вам хочется… Вы думаете: «А хорошо бы сейчас где-нибудь за городом, хряпнуть рюмочку водочки в компании хорошеньких девиц…» К примеру, Ириши и Ольгуши… А? Верно, дружище?… Угадал?

— Мне хочется покоя, — тихо ответил Павел и закрыл глаза. — И не касайтесь дорогих для меня имен своими грязными устами.

— Покоя? — откуда-то издалека донесся голос следователя, и вслед за этим тот же голос исполнился тепла, заботы и участия, и по-хозяйски властно распорядился: — Воспаление головного мозга. Полный покой. Режим строгий, постельный.

— Куды ево? — спросил кто-то посторонний и равнодушный.

— В шестую палату, — не задумываясь приказал голос.

И началось…

Как будто молния вспыхнула над городом, вспыхнула и не погасла, так ярко и празднично осветилось все вокруг, такие резкие и четкие очертания приобрело все вокруг, такими удивительными красками засиял мир.

Во дворе стояли две пожарные машины, вокруг них суетились люди, разматывая серые шланги, а из разбитого оконца общей кладовой на первом этаже, где спокон веку жильцы хранили старые газеты, сношенную обувь, тряпки, поломанные стулья и всякий прочий житейский хлам — валил серый дым и время от времени оттуда вымахивали бледные языки огня.