Роберт Уильямс - Корень всех зол

Проблемы с дыханием начались у меня в десять лет. Мы не так давно переехали в Рейтсуэйт, и все произошло вдруг, без предупреждения — ничто не предвещало подобного. Посреди ночи я проснулся, чувствуя, что задыхаюсь, что не в состоянии сделать даже глоток воздуха. Это было ужасно. Сквозь застилавшую мой разум панику я пытался выстроить мысли: я не могу дышать — для дыхания нужен воздух — воздух снаружи. Распахнув окно спальни, я высунулся в ночной холод… И ничего не изменилось — хотя кислорода вокруг было сколько угодно, у меня не получалось вдохнуть даже самую капельку, протолкнуть через рот и нос дальше, в грудь. Я тонул без воды, захлебываясь сам в себе. Стоило мне понять это, как моя паника многократно усилилась. Я ринулся в мамину комнату и ударил по выключателю, крича: «Я не могу дышать, я не могу дышать!» Не успела она опомниться, как я скатился по лестнице, раскрыл дверь и выскочил на улицу. Упав на четвереньки, я судорожно разевал рот, хрипя и все пытаясь глотнуть хоть немного воздуху. Мама, выбежавшая за мной следом, ухватила меня за плечи и подняла. Взяв мое лицо в ладони и глядя мне в глаза, она сказала, чтобы я успокоился и перестал паниковать. Я не понимал, что она говорит: при чем тут паника, когда я умираю! «Я не могу дышать, — просипел я, — я сейчас умру». Мама ответила, что уже вызвала «Скорую» и надо пока подождать в доме, а не мерзнуть на улице. Она завела меня внутрь и добавила: по телефону сказали, чтобы до приезда «Скорой» я выпил стакан теплого молока. «Выпил молока?» Я был в недоумении. Как же я буду пить, если я даже дышать не могу? Мама усадила меня и заставила опустить голову, зажав ее между коленей, а сама поставила греться молоко в кастрюльке. Мы просидели за кухонным столом с полчаса, прежде чем я понял, что никакой «Скорой» не будет, что помощи ждать нечего. За эти полчаса я каким-то образом вспомнил, как дышать. Меня все еще била дрожь, страх не отпускал, но легкие действовали. Когда я допил молоко, мама отвела меня наверх, уложила в кровать и сказала, что мне нужно успокоиться. «Нельзя так себя накручивать, а то и жить не захочется», — добавила она. Я неподвижно вытянулся под одеялом, застыв в ожидании неминуемой смерти, которая могла вернуться в любой момент. Однако ночь прошла, и к середине следующего дня я начал уже забывать о случившемся, о том, какой ужас мне пришлось пережить.

Через две недели это случилось снова и пару дней спустя — опять. Потом приступы пошли так часто, что хотя бы сутки без них воспринималось как благо. Каждый раз я был уверен, что вот теперь действительно умираю; предыдущие приступы только подводили меня к концу, а сейчас он неизбежен. Но мама мне не верила. Она говорила, что это последствия произошедшего в Клифтоне, реакция психики, что мой разум обманывает меня и мне просто нужно успокоиться. «Стресс порой действует на организм странным образом», — добавляла она. Мне ее слова казались полной чушью. Не придумал же я, что не могу дышать — я действительно не мог, воздух не шел в легкие. При чем тут стресс — что-то не так с моим телом, и, если ничего с этим не сделать, я умру. После долгих просьб мама наконец согласилась отвести меня к врачу, взяв обещание, что я не стану ничего говорить о Клифтоне.

— Скажешь им хоть словечко, и они сразу полезут копаться у тебя в голове, заставят рассказывать, как это было да что ты чувствуешь. Снова все разбередят, и станет только хуже.

Я не собирался упоминать о Клифтоне, у меня и мыслей таких не возникало. Я хотел только, чтобы мне помогли снова дышать нормально и спасли от смерти.

Доктор, старичок с белой бородой, напоминал Деда Мороза.

— Так что тебя беспокоит, Дональд?

— Он говорит, что не может дышать и боится умереть, — ответила за меня мама.

— Это правда, Дональд? Ты думаешь, что умираешь?

Я кивнул.

— Давай-ка тебя осмотрим.

Он попросил меня снять рубашку и стал слушать через стетоскоп — сначала грудь, потом спину.

— Вдохни, пожалуйста, поглубже, Дональд.

Потом он прижал мне язык деревянной лопаточкой и посветил в горло, а затем в уши. Потом велел дуть изо всех сил в пластиковую трубку и записал результат. Потом померил мне пульс и давление и велел сделать двадцать прыжков «ноги вместе, руки по швам — ноги врозь, руки вверх» и десять отжиманий.

— Как у тебя сейчас с дыханием?

— Нормально, — ответил я. — Но иногда бывает по-другому. Иногда я не могу дышать.

Он что-то напечатал у себя на компьютере, затем повернулся ко мне.