Мастер Чэнь - Быть высоким

— До сих пор валяются, — беспощадно сказала Настя, она же Ричард.

— Но, видишь ли, похоже, что такие семейки дрались тогда по всей Италии. Вот есть книга — «Джульетта» Энн Фортье, там говорится, что на самом деле все было в Сиенне. И до сего дня тайно продолжается. Это вообще-то детектив и боевик.

— Ричард, интернет — фас, Энн Фортье, будем тырить и читать, — распорядилась Анна. — Но если все-таки это было в Риме… Падре мио, но раз ты — Колонна, то ты чей потомок, Ромео или Джульетты?

— Ты самого главного никак не можешь понять, дорогая. Что значит — я чей потомок? Посмотри на себя в зеркало. Выбирай себе кого больше нравится — Монтекки или Капулетти. Они твои по крови. Ты хоть понимаешь, что это для тебя означает?

— Это значит — ответственность большая, — сообщила сестре Ричард. — За честь рода.

— И тебя это тоже касается, дорогая, — на всякий случай напомнил ей я.

— А ты не возникай насчет ответственности, — сказала сестре Анна. — Сейчас мы с тобой будем ответственно маму лечить. А то она с нами завтра во Флоренцию не поедет.

— Ну-ка вы двое, длинные, — предложила, подумав, младшая. — Лучше давайте так. Анна будет Монтекки, а я Капулетти. И мы будем друг друга троллить. Еще можно ролевую игру придумать — а если ребята помогут, я компьютерную игру напишу, не очень сложную. Называться будет «убить Тибальта».

— Ну, ты просто Сфорца какая-то, — не одобрила ее Анна.

Лечение мамы не помогло, и мы остались в Риме. За толстыми стенами средневекового дома было очень тихо. После пиццы мы поспали еще немного.

И телефон молчал — ну, не считая доклада из Флоренции о том, что все идет хорошо.

И он молчал и молчал.

— Слушай, — сказала, наконец, Алиса. — Ты это прекрати, а? Ты вот скажи, ты чего боишься? Деньги у нас есть. Сколько угодно денег. Мы же вот отправились в Рим. И еще сюда поедем. И куда угодно. Мы заработали. Хочешь купить себе эту настоящую шляпу «Борсалино»? Есть деньги. Дети уже почти большие. Мы вообще можем никогда не работать, и все будет хорошо. Более-менее.

— Да, — проговорил я. — Знаю. А тогда, если не работать, то это как — уже все? И еще. Почему в России как только что-то хорошее сделаешь, то обязательно кто-то придет и все испоганит, причем даже без пользы для себя?

— А, — споткнулась она. — Почему же только в России? Ну-ка, напомни мне. Что сделали в конце концов в Риме с этими твоими Колонна?

— Когда… А, тогда. Выгнали из города. Потому что их было слишком много, и слишком…

— Да-да. Потому что они были лучше всех. И выше всех. И ты тоже. У тебя же миллион талантов. Понял, да? И знаешь, что еще…

Это самое «еще» было просто великолепной новостью. Потому что Алиса вытащила градусник, сказала «хм».

Температура ушла. И она поняла, что через полчаса-час всерьез захочет есть. И никакой больше пиццы. Есть в этот раз надо по-настоящему. Хотя и в постели.

— Только скажи! Пармская ветчина! Три сорта ветчины! Лучший хлеб! Оливки! Я знаю где.

— А вот чего я вдруг захотела… Маленькую бутылочку очень хорошего вина. Не кьянти, а что-то из Пьемонта, сильное. Ага?

— И это знаю! За углом и наискосок от того самого мостика над головой!

И я легким шагом в незастегнутом пальто вышел на нежный январский холодок — градуса три в плюсе. Спустился вниз от Агаты, к тому самому кварталу, мимо которого мы всем семейством проходили минимум дважды в день, то есть утром из дома и вечером к дому.

Прошел под мостиком над головой — он изгибался на уровне второго этажа, по нему обитателям квартала можно было пройти в маленький парк, находившийся на холмике напротив, а на вершине холмика, над парком, — там какой-то очередной дворец.

Да, так вот — я прошел под мостиком, потом углубился в узкую улицу, а дальше шумят фонтаны Тревии, сладкая жизнь — она здесь, в одной из узких улочек, выходящих к фонтанам. Подносы с белыми сырами, плавающими в тягучем полупрозрачном рассоле. Окорока всех видов и вкусов. И настоящий хлеб, его надо поднести к лицу, даже поцеловать. А на пути обратно, в магазинчике почти у самой Агаты, — потрясающий мир, из которого я вышел с бутылочкой «Брикко Азили», нервного, пахнущего ночными цветами, мягкого, как черный бархат.

И вот там, в магазине…

И вот там мне пришло в голову спросить у продавца все о том же; может быть, потому, что в винных магазинах и не продавцы вовсе, а умные, многое знающие люди.

И я спросил его.

— Палаццо Колонна? — удивился он. — Конечно, знаю. Но это не то, что вы думаете, синьор. Это не совсем палаццо. В смысле не дом и не дворец. Это нечто другое.