Дидье Ковеларт - Чужая шкура

— Да ну, — хмыкнул я новым голосом.

— Ну да, — настаивала она.

— Поглядим.

И я захлопнул дверь за собой, оборвав столь содержательную беседу. С минуту постоял в потемках, при тусклом свете уличного фонаря. Вешаю куртку на прибитую вчера вешалку и чувствую, что я дома, чувствую это совсем по-другому — прочнее, глубже. Хотя причиной тому могут быть и темные окна напротив, куда я избегаю смотреть.

Я пошел прямо в ванную, пусть зеркало рассудит. Лицо привыкло жить без усов, одежда вроде тоже подходящая. Да, пожалуй, мне немного не по себе, но при этом я выгляжу вполне уверенно, я человек, которому есть, что сказать, но это никому не интересно, и я к этому привык. Мне был очень нужен рядом тот, кто понимал бы меня, кто меня вдохновил бы на борьбу. Но его нет. И я смирился. Просто молчу, чтобы не тревожить людей и не убивать последние мечты о будущем, что у меня еще остались.

Я смотрю на себя с жалобной улыбкой, о Господи, даже с некоторым уважением — только этого не хватало! Лицо у меня весьма упитанное и вроде бы даже довольное, вон и второй подбородок наметился, это уж совершенно ни к чему. Мало того — в лице появилось и нечто новое: нормальная человеческая усталость, привычка к бедности и покорность жестокой судьбе. Верно, тому виной шершавые вельветовые штаны и кусачая байкерская рубашка. А главное — плавки, от которых я совершенно отвык за двадцать лет в «боксерах».

Отвлекусь пока от своего недоработанного отражения: надо еще дописать рецензию, чтобы не дергаться завтра. Утром пошлю ее факсом с почты и до шести часов вечера буду готовиться к рандеву.

Я легко раздраконивал очередной том «Дневника» Жюльена Грина — идеальный объект, можно не напрягаться — и вдруг осознал, что бумага все та же, а почерк другой. Тот самый, из моих писем к Карин.

Настрочив положенные три страницы, я переписал их моими обычными каракулями, которых терпеть не могут секретари редакций, — теперь этот почерк кажется мне фальшивым. С минуту раздумывал, не отпечатать ли на «Бразере». Но машинка, полгода хранившая прощальное письмо Доминик, предназначена для романа, который я собираюсь написать, и, пока не включаю ее, свято верю, что он будет написан.

Я проголодался. Хочется посидеть в тепле, чтобы вокруг меня звучали голоса, хочется выдумывать себе привычки. Поднимаюсь на площадь Тертр в окружении японцев, дрожащих от ветра, насквозь продувающего все эти любимые туристами улочки. Какой-то художник бросается вдогонку за улетающим рисунком. Влюбленные семенят, прижавшись друг к другу, и, спасаясь от непогоды, входят в забегаловку «Блины Монмартра» — довольно мрачное заведение, но окутанное теплыми парами. Юркнув туда вслед за ними, я примостился на край скамьи под углом потолочной балки. Стены, некогда гранатового цвета, испещрены нацарапанными сердцами, инициалами и граффити на всех языках. Потолок украшают черные от копоти плакаты. Прямо передо мной механическое пианино играет Джо Дассена, табурет маэстро пуст, а клавиши нажимаются сами собой при полном безразличии окружающих.

Я забыл сделать заказ, никто меня не замечает. Мимо проплывают блины, кувшины сидра и группы иностранцев, а я так и сижу над полупустой тарелкой моего предшественника, питаясь ароматами с соседних столов, подслушиваю чьи-то признания, посягаю на чью-то личную жизнь, подглядываю чьи-то страстные поцелуи, угадываю близкие ссоры и радуюсь взрывам хохота. Передаю то соль налево, то сахар направо. Взглядом слежу за аккордами пианино. Представляю, как сажусь на табурет, как мои пальцы бегут по клавишам и торопят их движение. Прекрасный образ судьбы, свободы воли и фальши…

Через каждые четверть часа пианино пять минут отдыхает, — видно, и у механических музыкантов есть свой профсоюз. Потом начинает по новой «Елисейские поля», «Если б не было тебя» и «Шоколадную булочку», а вокруг все то же равнодушие, тот же шум. Мне немного грустно, что никто не аплодирует. Ведь там, за перегородками, в другом конце зала, пустой табурет не виден, откуда им знать, что пианино играет само по себе? Но, быть может, они и вообще не слышат его. Здесь нынче царит непогода, музыка никому не нужна. Время идет, а я все сижу в полудреме и уже сам себе кажусь призраком, который играет чужие песни в жалком кабаке, просто так, ни за грош.

Сегодня утром я закурил. Пока самые легкие сигареты. Отправив с почты статью, я заглянул в табачный магазин на улице Аббесс, поразмыслил, какая марка подходит мне больше всего, и выбрал «Филипп Моррис». Тренировался перед зеркалом. Минут десять кашлял, пока не сумел затянуться, не наглотавшись дыма. На третьей сигарете было уже не так противно, на пятой мне совсем разонравилось, а на седьмой я привык. Теперь главное — курить регулярно. Социальное положение обязывает. Как-никак я творческая личность.