Дидье Ковеларт - Чужая шкура

Этьен уже дома, когда я привожу детей. Он навел марафет: тщательно выбрит, в льняном костюме, причесан, конский хвост аккуратно перехвачен резинкой. Ему явно не до меня.

— Мари-Паскаль зайдет на чашечку чаю, — прямо у порога шепнул он мне. — Мы наконец решили с ними поговорить. И вместе объявить им о нашем решении.

Я желаю ему удачи. Он спрашивает, удалось ли мне подготовить почву, как он меня просил, хочет знать, не слишком ли разволновался Констан. Уже не скрывая раздражения, я советую ему подумать лучше о своей личной жизни и не обращаться с мальчиком, как с кандидатом в психушку: если его отец будет счастлив, вряд ли он огорчится, и не стоит пытаться заменить ему маму новой, особенно, если эта новая будет целыми днями приставать к нему, чтобы завоевать его любовь.

— Она гляциолог, — обнадежил меня Этьен. — Тоже очень занята. Кстати, она изучала буровые скважины на Северном полюсе и обнаружила, что парниковый эффект существовал уже в эпоху неолита.

— Превосходно, — заключил я, протягивая ему руку.

Он пожал ее и признался, что они заметили друг друга на первом же родительском собрании. В прошлом году они вместе ездили на фестиваль «Наука без границ», но между ними ничего не могло быть, пока он был женат… Звонок в домофон.

— Это она, — говорит он, выталкивая меня на лестничную клетку. — Я потом вам все расскажу.

Спускаюсь по лестнице, чтобы избежать встречи с гляциологом. Нет, я был очень любезен. Обещал прийти на свадьбу. Сказал, что поцелую Доминик. Видеть, что мой товарищ по несчастью, с которым мы вместе сели на мель, вновь на плаву, для меня невыносимо. Я оборвал якорную цепь, потерял курс и тихо дрейфую себе, никого не тревожа: но все сходится к тому, что я тоже могу выйти в открытое море. Мне уже дали другой маршрут и наполнили трюмы.

Поскольку мне свойственно в любой случайности видеть знак свыше, я вдруг понимаю, как раз тогда, когда уже поставил на всем крест, что мне действительно хотелось пуститься в новое плаванье.

Я не чувствовал себя несчастным, мне просто было грустно. Такая унылая тоска совсем не в моем характере, обычно меня бросает из крайности в крайность, то я впадаю в восторг, то трясусь от злобы. А тут вдруг полное безделье и беспросветная тоска, и так до самой ночи, а дальше точно такой же новый день, такой же серый и бессмысленный. Разве что кот регулярно требовал от меня внимания, а так мне ничего не хотелось, я перестал читать и только раз в неделю высылал по факсу статью, сочиненную из обрывков рецензий моих коллег, случайно услышанных по радио. От этого мои рецензии в общем ничего не потеряли. В конечном счете роман — не более чем сырье, которое неплохо заменяют полуфабрикаты. В мире, где спрос рождается рекламой, главную роль играют посредники, и я не видел ни малейшего повода для угрызений совести, занимаясь плагиатом. Я паразитировал на своих собратьях так же, как ранее подпитывал их, только и всего.

Я не отвечал Карин из Брюгге. Ворошить свое прошлое ради незнакомого человека — все равно что заглянуть в свое будущее, а это выше моих сил. Я больше не хочу верить и ждать. Ты умерла, а теперь угасаю и я. Только при звуке твоего голоса на автоответчике я вдруг вздрагиваю. Тишина после гудка или неожиданное сообщение возвращают меня к жизни. Я не в состоянии стереть твой голос и сменить запись на автоответчике. На Монмартре идет снег, за ставнями, которые я закрыл. Домработница, которой я запретил что-либо убирать, раз в два дня приносит мне еду. Я ем послушно и равнодушно. Завтра разогрею остатки. Пока ты была в коме, я вслед за тобой искусственно поддерживал свою жизнь. А теперь даже пить перестал.

В первые недели твоего пребывания в клинике я пристрастился открывать по вечерам бутылочку «Пишон-лаланд» или белого «Карбонье» — наши с тобой любимые бордосские вина. Сначала выпивал всего полбутылки, и чтобы сохранить до завтра, закупоривал ее вакуумным насосиком «Гард-Вин», образующим бескислородную пустоту под каучуковой пробкой. Но ее смехотворное послеобеденное пшиканье в конце концов надоело мне, так что я решил пить и вторые полбутылки вместо тебя. По утрам я чувствовал себя почти в коме, и это сближало меня с тобой — каждый утешает себя, как может. Потом я старался выбраться на поверхность — так инструктор по плаванию с бортика бассейна демонстрирует пловцу, как правильно плыть брассом. И вот, теперь уже без всякой цели, оплакиваю тебя «Эвианом».

Желтый конверт из вторсырья на секретере насмехался над моей тоской и презирал мое молчание. Я поглядывал сквозь щель в ставнях. Объявление «Сдается» уже почти оторвалось от окна напротив; никто на студию так и не клюнул. Течение упорно несло меня к спасательному кругу, за который я не желал уцепиться. Но утонуть тоже нелегко.