Юз Алешковский - Предпоследняя жизнь. Записки везунчика

«Галина Павловна, вы для меня — существо неувядаемое, это без дураков, неужели не чувствуете?»

«Ах, Володенька, березовый листик и то чувствует близость поры осенней, поэтому так ярко он зеленеет, перед тем как пожелтеть, в сентябре обратите внимание на это явление… у Коти есть грустные стишки об осени… разница с вами в возрасте — ничто… наоборот, вы мне кажетесь личностью намного более зрелой, чем я, собственно, так оно и есть… как только увижу в следующей, вашей и моей, жизни, что вы уже не малолетка — немедленно брошусь вам на шею, немедленно… а вы — какого черта вы так робели?»

«Для меня это было — как после земной грязищи завалиться в сапожищах на Олимп и протопать, о коврик их не вытерев, в высокогорные покои Афродиты».

«Но теперь-то вы понимаете, что оба мы были идиотами?.. однажды вы без звонка пришли к Коте, его не было дома… я выбежала из ванной в халатике, впустила вас, просила подождать… сама бросилась в воду, потому что фактически пылала… дверь оставила открытой, надеялась, что завалитесь прямо в своих «сапожищах»… я так там плакала, так плакала… о Боже, теперь все жутковатое позади, разумеется, Господи, речь идет о нас, а у Тебя всегда все было и будет хорошо… заодно прости уж, что грешна и слаба, что вожусь с вещичками, но не я их выменивала за сахарок, постное маслецо, буханки и стрептоцид с мазью Вишневского… словом, Володенька, если вы имеете связи, продайте все это, пожалуйста, возьмите себе, умоляю вас, положенные проценты и знайте: это единственное и непременное мое условие, иначе…»

«Хорошо, уверен — все будет о'кей… это очень дорогие вещи… спасибо, до-верие — действительно драгоценное чувство, никогда не думал, что оно намного старше и проще веры, особенно той, что ищет предпосылок самой себя в знании, что довольно смешно… не поэтому ли о такой вере столько говорят и пишут веками, а до-верие, если не ошибаюсь, совершенно не интересует богословов и философов как религиозно-нравственная категория?»

«Послушайте, это удивительно: я говорила и говорю себе то же самое, но обо всем таком возвышенном — потом… сначала хочу, чтобы вы знали: я решила валить отсюда к чертовой бабушке… извини, скажу, родина-мать, с меня хватит, продам дачу с тачкой, надо же как-то обеспечить писателя, на днях с которым разведусь официально… все продам — фарфор продам, картины продам, карельские свои продам березы и прочие гобелены… увезу с собою Котю, чтоб сделать из него человека… иначе — или сопьется, как папаша, или подсядет на иглу, подобно некоторым несчастным из вашего класса… тем более Котя для меня — загадка… у меня есть некоторые опасения, я обязана помочь ему встать на ноги, причем во всех смыслах… пожалуйста, не вздыхайте, надеюсь, мы расстанемся не завтра… и давайте раз навсегда решим так: навек быть парою, увы, не судьба ни вам, ни мне… но, поверьте, это и не трагедия, раз сейчас мы счастливы… не ломайте себе голову, просто доверьтесь женской логике… сойдемся на том, Володенька, что я не желаю эгоистично разрушать вашу жизнь… а вам ни к чему представлять себе внешность шестидесятилетней бабы… Котя ничего не должен знать… да, да, обнимите меня покрепче… о как приятно ценить минуточки, потому что каждая из них — вечность, так?»

Перед тем как уснуть, Г.П. рассказала об имевшихся у нее знакомствах и связях, правда, во многом бесполезных из-за всеобщего, по правильным ее словам, падения жалких остатков благородства в низины подлого выживания; посетовав на печальные обстоятельства жизни, она — прямо в масть моему пункту насчет необходимости переправки баксов и кое-чего еще за бугор — говорит так:

«Правда, у меня есть одна посольская знакомая по баньке, качку и тряпочным делам… нормальная, вроде бы не гнилая бабенка, не замужем, длинная нога, попа, бедро, грудь, включая неслабую головку, набитую финансовыми заботами, тоской по ребеночку, горизонтами-вертикалями сексуальной революции, феминизмом, расцветом политкорректности и прочей новомодной ихней жвачкой… увы, она не дипломат, но заведует чем-то там в конторе по хозяйству, дед и бабка — русские, Соньку нашу ненавидела пуще фашизма… у нее вот-вот кончается каденция».

«Отлично, вместе и прощупаем эту дамочку, если хотите, прямо завтра».

«Не поняла, воин, что значит «прощупаем»?» — строго и властно спросила Г.П.

«Имею в виду исключительно душевные и деловые качества вашей знакомой».

«Отлично, временно лишаю вас допуска к своему телу, как говорится, закрываюсь на учет… счастлива, что наконец-то засыпаю с мужчиной, с вами, а не с каким-то навязчивым цекистом из гвардейского полка проклятых ухажеров… кстати, вам известно, что в организмах животных, возятся которые друг с другом, ублажая себя потягусеньками или испытывая сладость хозяйских ласк, да и у людей, лежащих в обнимку, тоже вырабатывается чудесный такой гормон?.. он успокаивает, одновременно бодрит и всегда радует… об этом мне внушительно и не без намека рассказывал знакомый биохимик-академик, но был отшит, пусть «гормонирует» со своей любимой сиамской кошкой… обнимите покрепче, неужели ж не понимаете, что вы первый мой в жизни любовник, причем любимый?.. это же высший чин в армии одиноких женщин всей земли».