Александр Иванченко - Повести студеного юга

Однако как судоводитель Мэнсфилд во всем уступал Джексону. По профессиональному уровню их, пожалуй, никто и не сравнивал. Мэнсфилд был моряком всего лишь добросовестным, а Джексон — милостью божьей. Но как раз этого и не хотел замечать Аллисон.

Джексон понимал, что для Аллисона он был и остается соглядатаем Папанопулоса, которого старик, естественно, предпочитал держать на расстоянии. Но этот старик на корабле в первую очередь был капитаном. Он мог, как все, не любить Джексона, мог в чем-то подозревать его как человека, быть осторожным с ним или бестактным, но как у капитана у него не было ни морального, ни какого-то иного права игнорировать своего ближайшего помощника, Он должен, обязан был воздавать ему по заслугам. Кому бы ни служил Джексон на берегу, здесь, на лайнере, в течение всех шести лет упрекнуть его было не за что. Здесь он служил только кораблю и его капитану.

Больно ранит всякая несправедливость, но больнее всех — непризнание человека в деле. Творца озлобляет не холод скрытой вражды и не чрезмерная тяжесть труда, а безымянность, когда плодами его рук и разума пользуются все, а сам он для окружающих словно не существует.

— Вы хотите, чтобы я взломал сейф? — таращась на Одуванчика, сдавленным голосом повторил Джексон.

Идя на эту встречу, он сразу понял, что его спокойная жизнь кончилась. Собственно, он понял, вернее, почувствовал это раньше, еще до дня встречи с Одуванчиком. Последнее время он жил как будто наэлектризованный. В душе нарастала неизъяснимая и словно бы беспричинная, но все более отчетливая тревога. По временам она ненадолго утихала, но тогда ее сменяла полохливо-сторожкая, раздражающая своей неопределенностью маета.

Острое, почти звериное предчувствие никогда не обманывало Джексона. Он всегда знал наперед, что вот-вот что-то должно произойти, и заранее внутренне к этому готовился, мобилизуя все свои духовные и физические силы.

Записка Одуванчика с предложением встретиться не удивила его и не очень взволновала, она, скорее, принесла облегчение. Все прояснилось. Значит, он снова понадобился греку. Вспомнил, вонючий хорек. Впрочем, тот конечно же и не забывал его. Тешась надеждой на окончательный разрыв с прошлым, Джексон просто впадал в детство. Ведь они не вернули фотографий той драки у ресторана «Савойя». Через два года, правда, им будет двадцать лет, и за сроком давности они потеряют силу обвинительного документа. Но до того времени нужно еще дожить. А пока — у кого в кармане фотографии, тот хозяин. И глупо своим положением господина не воспользоваться. А больше десятка загубленных судов? Нет, Джексону не выпутаться вовек. Даже если он переживет Николаса Папанопулоса, хозяином станет Костас Папанопулос или Грегор. Найдется кому дергать за веревочку. Они долго не трогали его только потому, что, видимо, не было подходящего дела.

Джексон, однако, не предполагал, что «дело» ждет его на лайнере. И тем более ему не могло прийти в голову, что от него потребуют воровства. Залезть к Аллисону в сейф — именно такой вывод напрашивался из рассказа Одуванчика о расписках Папанопулоса и Форбса. Намерение старика передать свои акции экипажу лайнера напомнило греку о его липовом компаньонстве, и он решил завладеть теми расписками… Одна мысль, что его собираются заставить взламывать чужой сейф, повергла Джексона в изумление, то изумление, которое предшествует внезапному удушью.

Одуванчик словно медленно разжевал зеленую сливу.

— Удивляюсь, Джексон, я знакомился с вашим досье, у вас за плечами столько блестящих операций… Вы абсолютно лишены фантазии.

Джексона будто вдруг кто-то кольнул. Разом стряхнув минутное оцепенение, он зыркнул на Одуванчика, с мгновенно вспыхнувшей яростью рывком метнулся к нему, но вовремя взял себя в руки. Сказал мрачно:

— Ладно, Поль, хватит гримасничать! Конкретнее, что вам нужно?

Не замечая или делая вид, что не замечает перемену в настроении Джексона, Одуванчик капризно поморщился:

— Мне кажется, я изложил все достаточно популярно.

— Вы говорили о завещании и расписках. Если в сейфе важные документы, ключи Аллисон носит при себе, он не ребенок.

— Разве я сказал, что он постоянно должен носить их при себе?

— Я не карманный вор! — Джексон изо всех сил принуждал себя сдерживаться, но кривлянья этой рыжей кобры вызывали у него нестерпимые приступы бешенства. — Вам нужны расписки?

— Аллисон болен, — неохотно посерьезнев, сказал Одуванчик. Очевидно, почувствовал, что продолжать «играть» с Джексоном становится опасно. — У него бывают сердечные приступы.