Александр Иванченко - Повести студеного юга

В 11.30 вечера Джексона вызвали на мостик.

— С левого борта сорвало мотобот, тот, который в Гаване спускали на воду, — сказал Мэнсфилд. Он был очень взволнован.

Джексон неопределенно хмыкнул.

— Шторм…

— Да, но там был Джек Берри. Я не знаю, кто его туда послал. Его здорово зашибло. Кажется, насмерть. Я пытался доложить капитану, но на мои звонки он почему-то не отвечает.

Джексон озадаченно нахмурился:

— Джек Берри, кто это?

Мэнсфилд удивился:

— Я думал, он ваш знакомый. Капитан принял его по вашей рекомендации. Помните, в начале этого рейса? Вы говорили, он работал на вашем старом судне боцманом.

— Личных знакомств на корабле я не имею, Мэнсфилд!

Грубый тон первого помощника оскорбил Мэнсфилда — Я не понимаю вас, мистер Джексон, почему вы себе позволяете…

— Доложите капитану! — не меняя тона, оборвал его Джексон.

— Да, но я же сказал, он не отвечает. — Теперь в голосе Мэнсфилда послышалась растерянность. Лица его в темноте рулевой рубки не было видно.

— Вы что, забыли дорогу в каюту капитана?

Не прошло и двух минут, как Мэнсфилд, запыхавшись, снова вернулся на мостик. Он был вконец перепуган.

— Возьмите себя в руки, Мэнсфилд, — резко сказал Джексон. — Что с капитаном?

— Я не знаю, мистер Джексон. Он лежит на палубе в одном белье, около кровати. Мне кажется, он мертв…

— Что за чертовщина? Берри мертв, капитан мертв. Вы с ума сошли, Мэнсфилд!

— Я прикажу послать за доктором, он у себя в амбулатории, там Берри.

— Оставайтесь здесь, я пойду за ним сам.

Распластавшись на палубе, Аллисон лежал бездыханный. Руки и ноги его были конвульсивно вывернуты, уже посиневшее лицо искажено страшной гримасой. Между указательным и средним пальцами правой руки торчала золоченая чайная ложечка. Пузырек из-под лекарства, при крене упавший, очевидно, с ночного столика, катался по ковру. В каюте остро пахло валерьянкой.

— Тут что-то не так, мистер Джексон, — осмотрев мертвого, сказал доктор.

— Вы полагаете? — Джексон, на которого сейчас как на старшего по званию ложились обязанности капитана, старался сохранять спокойствие.

— Да, я думаю, он отравлен или отравился. Нужно внимательно осмотреть этот пузырек и ложечку.

Обхватив ладонью подбородок, Джексон несколько минут стоял молча, затем приказал доктору делать свое дело и помалкивать.

— Лишнее любопытство в такой обстановке нам ни к чему, — пояснил он.

Доктор, захватив пузырек из-под лекарства и золоченую ложечку, пошел в свою амбулаторию. Джексон немного задержался, чтобы закрыть каюту Аллисона на ключ. Потом он с выражением глубокой скорби на лине поднялся на мостик, где подтвердил сообщение о смерти капитана и лично записал о происшествии в вахтенный журнал. Всех, кто был в рулевой и штурманской рубках, он предупредил, что, кроме них и врача, о смерти Аллисона никто не должен знать, пока «Вайт бёрд» не прибудет в Нью-Йорк.

Новый год давно наступил. Склянки пробили половину второго ночи. На море по-прежнему бушевал шторм.

Джексон спустился на прогулочную палубу.

— Леди и джентльмены! — сказал он, обращаясь к пассажирам. — С сожалением я должен сообщить вам, что у нашего капитана только что случился сердечный приступ. Вы должны понять нас и извинить за то, что по этой причине мы вынуждены прервать праздник.

В зале воцарилась тишина. Все были удивлены. Такой веселый балагур вдруг с сердечным приступом. И ведь он ничего не пил, совсем трезвый.

Кто-то крикнул:

— Так он что, умер?

— Нет, но положение серьезное, — сдержанно ответил Джексон. — Именно поэтому я прошу вас разойтись по каютам. Музыка беспокоит капитана.

Последние слова Джексона возмутили пассажиров.

— По каютам? Вот еще новость! К черту вашего капитана!

— К черту, к черту, в преисподнюю! — подхватили пьяные голоса. — Мы хотим музыки! Эй, оркестр, играйте, болваны!

Какое дело было разгулявшимся искателям приключений до толстого старого капитана! Ну конечно, он славный малый, но запрещать пассажирам из-за его сердечного приступа веселиться — это уж слишком!

Видя, что с этой публикой ему не справиться, Джексон приказал музыкантам прекратить игру. С таким же приказом он отправил стюарда в спортивный зал, где веселились пассажиры второго класса.

Тем временем Мэнсфилд словно окаменевший стоял на крыле мостика, не замечая ни ливня, ни шквальных порывов ветра. Внезапная смерть капитана, который был к нему так добр, его ошеломила. Он мучительно вспоминал их последний разговор.