Ричард Олдингтон: Дочь полковника

— Пресвятая Богородица! — молвил Бим. — Поистине обходительный лорд, веселого нрава и сострадающий беднякам. И дивлюсь я, Бом, почему владыка наш король не почтил его каким-нибудь высоким титулом и не приблизил к своей августейшей особе.

— Если бы ты, Бим, слушал, что я тебе толкую, не ляпнул бы ты такую глупость. Разве я не сказал тебе, что Хорес — баронет? И не воображай, что Хорес только и делал, что хлопотал на своей смазочной фабрике, спекулировал на бирже да разыгрывал простецкого английского помещика былых времен. Он был превосходным вербовщиком, а достойная строгость его обращения с теми, кто пытался увиливать от военной службы, прикрываясь своими убеждениями, отвечала лучшим традициям британского правосудия и вызвала потоки восторженных славословий на страницах Патриотической Прессы. От ордена Британской Империи до мирового судьи был лишь шаг — давно положенный знак признания столь богатой одаренности. Подстрекаемый совестью, опасавшейся за политические свободы страны, Хорес сделал щедрый взнос в фонд правящей партии, и в следующем же списке награжденных по случаю дня рождения монарха его фамилия появилась среди наследственных рыцарей Англии, Chevaliers sans peur et sans reproche [34] Рыцари без страха и упрека (фр.). , «за выдающиеся самоотверженные услуги, оказанные стране во время войны». Пророчествую: когда Его Величество издаст указ о выборе рыцарей и почтенных горожан в палату общин, сэр Хорес выставит себя от этого избирательного округа в защитники интересов местного населения, с которыми столь тесно сплетены его собственные интересы. Кавалер ордена Британской Империи, мировой судья, баронет, член парламента — на какие еще высоты не сумеет вознестись этот смазочный Кавдор, этот нечистый на руку Гламис? Да, благородным будет его титул, как благороден он сам.

— Бим, под моей русской блузой — которой, кстати, на мне нет — бьется английское сердце. Сердце сердца моего, чем больше было бы оно, тем больше я б положил к ее ногам. Но отделаться от Хореса я никак не могу, Бим. Подобно непостижимой Афанасиевой формуле, он не един, но множественен. Имя ему легион. Британия — шлюха, а Пресса — ее сводня. Пусть Спор и содрогнулся от стыда, Хорес не содрогнется. Он и его дружки околдовали девку. Эти гнусные волшебники удрали с награбленной на войне добычей в чужие родовые замки, и ни единый рыцарь Красного Креста не протрубит вызова у решетки подъемного моста. Век, век, Горацио! Так впадем же в маразм, а затем и забудем все.

Вдруг Бом хихикнул — и заохал, зафыркал, закашлял, подавляя хохот.

— Ну и дураки же мы с тобой, Бим!

— Что верно, мастер Дэви, милок, то верно! — воскликнул Бим с фальшивым восторгом милейшего старика Пегготи. — Самые что ни на есть. Природно-сковородные джентльмены. А почему, собственно?

— Трудная задачка, Бим. Что тут причина — воздух ли, пейзаж ли, пиво ли? Или окрестное население? В любом случае мы, два веселых дурака, бесспорно, повинны в могильной серьезности, которая сделала бы честь «Столпу» или судье Высокого суда. Ты когда-нибудь читал «Столп», а, Бим? Самая серьезная газета в мире, Бим, — с традицией, с ореолом претенциозного глубокомыслия и чопорного достоинства. Старомодный благовоспитанный английский джентльмен слегка беззубый, слегка лишившийся волос на окостенелой макушке и даже в жгучей панике хранящий незапятнанными свои белейшие крикетные сумки. Рисуя портрет Хореса, я не претендую на оригинальность, Бим. Хорес вездесущ — Homo esuriens [35] Человек алчный (лат.). двадцатого столетия во всем его розовом совершенстве. Он наследник всех веков, временная вершина эволюции, высшее воплощение человеческого величия, тот, для кого, Бим, существует видимый мир. Хоресы повсюду, куда ни глянь. В этом-то и заключается их важность. В Лондоне наш конкретный Хорес совсем теряется среди орды господ с толстыми чековыми книжками. Каюсь, порой я серьезно взвешивал, а не избавиться ли от всех Хоресов разом, но всякий раз меня пугала мысль о полном истощении запасов веревок и пуль. Катастрофическое положение на рынке пеньки и свинца! Против Хореса qua [36] Как (лат.). Хореса я ничего не имею. Жить он имеет право не меньше меня. И даже больше, поскольку я-то никогда не смазывал ни ось колесницы Марса, ни ладони служителей Геральдической палаты. Мерзкая его вездесущность — вот что меня доводит. От него некуда деваться. Он правит курятником. Он, так сказать, der Mond und der Sonnenschein [37] Луна и солнечное сияние (нем.). , священная альфа, чековая омега, мистическая троица эф, ша, пе. Хорес ограбил радугу. Он Фафнер — вот уж адский червь так адский червь!