Ричард Олдингтон - Дочь полковника

Дальше пошло что-то уж совсем невообразимое, вызывавшее боль и стыд. Связки старых писем — листки, исписанные угловатыми женскими почерками и начинавшиеся «Мой любимый Фред», или «Фредди, дусик», или «Гадкий мой мальчишечка»; надписанные фотографии молодых женщин, одетых по всем модам от 1880 по 1915 год; обширная коллекция почтовых открыток и фотографий, при одном взгляде на которые Джорджи залилась жгучей краской, хотя что-то понудило ее посмотреть их все до единой, и в заключение — маленькая коллекция книг, очень своеобразных и пикантных, в большинстве своем иллюстрированных на редкость откровенными гравюрами.

Последний ящик, который Джорджи открыла с лихорадочной быстротой, был абсолютно пуст.

Она растерянно опустилась в отцовское кресло, глядя на содержимое третьего ящика, которое разложила на полу перед собой. Что ей делать со всем этим? Оставить их так нельзя, никак нельзя. Вдруг они попадутся на глаза маме. Или — хуже того — какому-нибудь бесцеремонному противному представителю юридической фирмы, и он воспользуется ими, чтобы очернить память папы! Но каким способом уничтожить их, чтобы никто ничего не заметил, и как скрыть пепел от подозрительного взгляда Алвины? Она просидела так очень долго, тщетно изыскивая способ скрыть эти компрометирующие предметы от насмешливого и нетерпимого мира. Наконец ей пришла в голову спасительная мысль. Она пошарила вокруг, пока не отыскала большой лист оберточной бумаги и моток шпагата. Затем аккуратно завернула книги, открытки, письма и прочее, перевязала плотный, почти квадратный пакет шпагатом и запечатала все узлы сургучом. На пакете она вывела крупными печатными буквами: «Строго личное. Уничтожить, не вскрывая, после моей смерти. Джорджина Смизерс».

Она заперла все ящики и опустила крышку бюро. Послушала у двери, нет ли кого-нибудь в коридоре, прижимая пакет к груди, виновато проскользнула к себе в комнату, заперлась и спрятала пакет в сундук, где хранилась ее большая, но почти пустая шкатулка для драгоценностей.

И все эти дни Джорджи ни разу даже не вспомнила про Джоффри? Напротив, она много думала о нем — и еще больше после того, когда решила, что, если он все-таки попросит ее стать его женой (перспектива, она чувствовала, маловероятная), долг потребует, чтобы она ему отказала. Папа, конечно, поручил бы маму ее заботам: ведь он всегда был ей опорой, и теперь, после его кончины, Джорджи призвана всячески поддерживать его высокое понятие о Долге. И все же ей было больно, что Джоффри не приехал на похороны, и еще больнее, что он уехал, не сказав ей ни слова на прощание, а потом не прислал ни единого письма, ни единой строчки. Ведь это так бездушной… ну, недостойно джентльмена — таким вот образом сбежать из жизни другого человека. Она ничего не могла с собой поделать и часто гадала, чем в эту минуту занят Джоффри, и хочет ли он еще, чтобы она писала ему, когда он вернется «туда».

Впрочем, Джорджи была очень занята, дни летели за днями, заполненные множеством дел, — но от Джоффри по-прежнему не было никаких известий. Из Лондона приезжал нотариус, а теперь начали появляться люди, осматривавшие дом — подойдет ли он им, и обычно отправлялись восвояси, недовольно сетуя, какой он ветхий и какого ремонта потребует. А она объехала все окрестности в поисках подходящего коттеджа. Когда же нашла, начались хлопоты с укладкой вещей, и отбором мебели, и мамой, которую никак не удавалось убедить, что они просто не могут обременить себя каким-нибудь безобразным громоздким шкафом или комодом оттого лишь, что это вещь двоюродной бабушки, носившей фамилию Смейл. И еще ей пришлось поехать с Алвиной в Лондон к нотариусу, чтобы выслушать множество сухих, хотя и благожелательных, советов и узнать, что остатки «имущества», реализованные и обращенные в акции, принесут всего лишь двадцать дополнительных фунтов в год. И она была вынуждена извиниться перед нотариусом, потому что Алвина внезапно вспылила и потребовала, чтобы ей объяснили, куда девались их деньги: они принадлежат к благородному сословию, и у них всегда были деньги, и у них должны быть деньги — так где же они?! А с глазу на глаз нотариус сказал ей, что они должны быть рады, получив хоть что-нибудь. И эти несколько сотен сохранились только потому, что несколько старых офицеров, узнав, что вдова и дочь остались без всего, великодушно аннулировали векселя, полученные от полковника. Джорджи не совсем поняла, что они, собственно, сделали, но тем не менее попросила нотариуса поблагодарить офицеров от ее имени, и он сказал, что обязательно передаст им ее благодарность…