Екатерина Вильмонт - Хочу бабу на роликах!

Браво, Глеб!

Но вот выходит Фамусов. Его играет Онищенко, блестящий старый актер. Он и сегодня очень хорош, и, пожалуй, даже лучше обычного, – наверное, его вдохновляет такой партнер, как Глеб!

Но вот начинается последний монолог Чацкого, «Не образумлюсь… виноват» – и я от страха покрываюсь холодным потом: сколько тут бывает ложного пафоса, дешевой театральщины, которой так грешил Юльский, хотя всю роль держал в обшем-то вполне пристойно, но на последнем монологе давал себе волю, и его несло. Но Глеб… Каждая фраза полна такой настоящей боли, такого выстраданного, нетеатрального презрения… Но вот и знаменитое: «Карету мне, карету!»

Он не выкрикивает это, не заматывается картинно в свою крылатку, нет, этот человек обессилел, и ему просто нужно поскорее убраться отсюда.

Еще несколько слов Фамусова, и занавес закроется. Я от волнения так сжала кулаки, что чуть не вскрикнула, новые красивые ногти больно впились В ладони.

И тут в зале начинается нечто невообразимое. То, что принято называть «шквал аплодисментов». И еще какой-то истошный женский визг. Артисты выходят на поклоны. Я вижу, что Глеб пока не отошел от роли, он еще не Ордынцев, он еще Чацкий, но постепенно сознание возвращается к нему – и он сияет. Надо скорее мчаться за кулисы. По дороге меня перехватывает Лидия Борисовна, завлит театра.

– Саша, поздравляю, это великолепно!

– Лидия Борисовна, почему так внезапно?

– Юльский, узнав про премию, запил, а главный решил, что это самый подходящий момент выпустить Глеба в роли Чацкого. Думаю, теперь Юлик его больше играть не будет. Эх, раньше бы это сообразить, а то все искания, пусть Ордынцев с его данными Репетилова играет, так интереснее… Да я за свои шестьдесят лет такого Чацкого и не видела никогда.

Поздравляю! – все это она произносит на ходу, крепко держа меня под руку. – Только, смотрите Саша, чтобы Глеба сейчас не сожрали!

Я слушаю ее вполуха, я рвусь вперед, но она слегка прихрамывает и не может идти так быстро, как мне хочется, а сбросить с себя ее руку я не могу. Мне неудобно. Но наконец кто-то отвлекает ее, и я сломя голову несусь вперед.

В зале еще продолжаются аплодисменты. Вокруг много знакомых лиц, кто-то обнимает меня, кто-то целует, кто-то насмешливо на меня взирает. Но мне все это неважно. Я жду мужа, у которого сегодня день триумфа, и тут я вижу свою свекровь. У нее лицо все в красных пятнах.

– Саша! – бросается она ко мне и заключает в объятия. – Саша, он гений! – шепчет она мне на ухо. – А я тебя искала, мне Глеб сказал, что ты будешь в театре с какой-то знакомой. Где ты сидела?

Но тут появляется Глеб с большим букетом роз:

– Сашка! Сашка! Я это сделал!

Он победно вскидывает руку и сует букет мне.

– Мама! Ты здесь!

Набегают какие-то люди, оттесняют его от нас.

– Я так смертельно волновалась, когда Глеб мне позвонил, – шепчет свекровь. – А ты знала, что будет замена?

– Понятия не имела. Я же сегодня… была еще на работе, передавала дела…

Слава богу, хоть с этой бухгалтерской историей теперь покончено, пусть это была ложь во спасение, но все равно противно.

– Саша, я на днях говорила тебе, что скоро все переменится, разве я была не права? Этот день настал!

– Нет, Светлана Георгиевна, настоящая известность в наше время начинается после премьеры сериала, а это… Но уже сегодня утром меня остановила какая-то девица, которая сказала, что «фанатеет от Ордынцева».

Про чувырлу я умолчала.

– Правда? Наконец-то!

В этот момент словно ветерок какой-то пронесся, все зашептались, и я увидела очень пожилого человека, по виду явно иностранца, который с легкой улыбкой направлялся к Глебу, сопровождаемый главным режиссером. Я только успела заметить, как вспыхнул Глеб.

– Это сам Лью Говард! – шепнул кто-то.

Лью Говард! С ума сойти!

– Саша, кто этот старик? – немного испуганно спросила свекровь.

– Знаменитый английский режиссер.

– О боже, ты услышал мои молитвы! Кинорежиссер?

– Нет, театральный, но все равно…

Я видела, как господин Говард что-то горячо говорил Глебу и долго жал ему руку, а главный, стоя рядом, довольно ухмылялся. Вдруг кто-то дернул меня за рукав.

– Извините, девушка, – прошептала долговязая девица с висящим на плоской груди фотоаппаратом. – Где тут жена Ордынцева?

– Это я.

– Поздравляю! Как вы относитесь к успеху вашего мужа?

– Саша, ни слова! – громко произнесла свекровь. – Я мать Глеба Евгеньевича, и без его ведома никаких интервью ни я, ни его жена не даем.