Марина Вишневецкая - Вышел месяц из тумана

Семен подплывает к Анюте. Они плещутся и визжат.

– Геннадий, я вас уверяю, что там ничего не решится. Нас с вами оставили наедине не случайно!– Она решительно берется за банку и выхлебывает остаток – стакана, я думаю, полтора.– Итак, вы готовы внимательно слушать? Я начинаю. Мой муж настоял на ее отъезде из Норильска, поскольку ее домогательства приобрели уже непристойный характер. Только благодаря его связям – он был к тому времени очень известный в городе журналист – ее после первого же учебного года открепили и выслали на материк. Севка, помню, шутил: с этой барышней в самом деле – год за три!

– Извините, Тамара. Значит, это – начало вашей главы? Так? Не спешите, не пренебрегайте подробностями!– Моя рука тянется к опустошенной банке, и, надо же, я выкапываю в горло жалкие четыре капли.

– Хорошо. Обещаю. Был апрель. Я лежала в больнице – диагноз, я думаю, значения не имеет. И меня перед операцией отпустили помыться домой. Первым делом, конечно, я понеслась в ясли-сад за Андрюшкой. Старший рос у родителей, я его откормила и маме сдала. Прибегаю, а мне воспитательница говорит: «Его девушка по поручению Всеволода Игоревича час назад забрала». Я – домой. Никого! Что такое? Звоню в редакцию: – Мне Уфимцева!– У Уфимцева тракт, а потом, встык, живой эфир.– Звоню в милицию, сообщаю приметы ребенка и девушки – те, которые мне воспитательница сообщила, тоже халда была, скажу я вам. И бегу на радио. Всеволод – в аппаратной. Прямой эфир с комсомольским секретарем шахты «Юбилейная» уже начался. И продлится еще тридцать четыре минуты! Я села, мне дали стакан воды… Я сказала себе: вспомни Марию Александровну, как она держалась, когда Сашу приговорили к смертной казни.

– Сашу?

– Брата Ленина!

– А! Ну да.

– И, знаете, это помогло! По крайней мере, когда раздался звонок и «какая-то девушка» попросила Уфимцева, я смогла говорить с ней почти спокойно. Я сказала: «Андрюша у вас? Я его мать! Он у вас?» – «Да».– «Вас просили его забирать?» – Молчание. Я совсем уже нежно ей говорю: «Адрес! Продиктуйте, пожалуйста, мне ваш адрес!» – «Я соседкиного малыша брала, ваш последним остался… Весь город знает, что у Всеволода Игоревича по пятницам живой эфир. Вот я и подумала!» – «Ваш адрес».– «Лучше пусть Всеволод Игоревич сам зайдет». На живца его сука брала! «Разве Всеволод знает ваш адрес?» – «Нет. Но…» В общем, я уговорами-разговорами продержала ее еще минут пять, тут уж Севка закончил эфир. Прибежал – ему сразу сказали,– трубку хвать у меня: «Девушка, как вас зовут? Что за шутки такие?» Ну, ему она адрес, конечно, дала! Я могла бы ее растерзать в тот момент. Хорошо, Севка ехать мне с ним запретил, сам поехал… Но и это не все!

– Извините, Тамара, я перебью. Этот текст все же трудно назвать «потоком сознания». Вам не кажется?

– Я увидела Анну Филипповну, я подумала, вам интересно… А тем более самое интересное впереди! Пока Всеволод одевал там Андрюшу, она умудрилась подбросить ему записку. Причем расчет был на то, что он не заметит, а я найду! Потому что он в задний карман ничего не кладет и туда не заглядывает. А я собралась нести брюки в чистку… Батюшки, что такое?

– И что же?

– Обычный, зауряднейший шантаж. Я спросила у Севы, на что же она рассчитывала. Он ответил со своей философской улыбочкой: «Клевещите, клевещите, что-нибудь да останется!» Ей хотелось дать мне понять, как далеко зашел ее роман с моим мужем. Ей хотелось вбить клин, понимаете? Самое забавное, что все это время я самым вежливым образом раскланивалась с молоденькой учительницей истории из пятой школы. Идентификацию этих особ мне удалось осуществить лишь в мае.

– Интересно! Каким же образом?

– Как это унизительно, когда чей-то произвол вмешивается в твою жизнь! Чей-то дурной произвол – и ты летишь в корыте! Я так люблю Пушкина, его кристальную ясность. А это – пошло, неумно… Да и к чему все это?

Аня и Семен дельфинами кружат друг возле друга. Мне не слышно их слов. Но все чаще сюда долетает ее смех. Когда Аня смеется, в ней смеется все. Даже кончики ресниц. А от чего-то, что кажется ей смешным невыносимо, она отмахивается руками, мотает головой, слезы летят во все стороны – я люблю вдруг почувствовать на щеке…

– Вы что-то знаете?! У вас сейчас такое лицо!– Тамара тревожится и надеется и ловит мой взгляд.

– Я?! По-моему, это вы упорно скрываете что-то самое главное.

– Но вы должны заслужить мое доверие.

– Я? Но как?

– Я хочу знать вашу трактовку отхода Блока от символизма. У меня ведь здесь нету возможности прочесть вашу повесть.