Теперь им уже захотелось разговаривать.
— Я верующая, — сказала она, — но я знаю, что не согрешила, отдавшись тебе. Бог не может меня за это осудить.
— Я женюсь на тебе, — сказал он.
А сам в эту минуту подумал, что ведь он теперь Гюстав Рабо и ему придется пойти на хитрость, чтобы получить из Курпале бумаги для оформления брака, хотя мэр той деревушки во время Сопротивления уничтожал запись о смерти в актах гражданского состояния, чтобы скрывавшиеся могли воспользоваться документами покойных.
— Мы поженимся, если ты захочешь, — сказала она. — Тогда я буду чиста перед моей верой. Но даже если ты этого не сделаешь, совесть у меня все равно будет чиста. И если для спасения моей души этого недостаточно, для меня лично ничего другого не нужно.
Любить. Доверять друг другу. Да, для него начиналась новая жизнь!
Она стала рассказывать ему о себе:
— Я хочу, чтобы ты знал, кто я, из какой я семьи. Основное тебе уже известно.
Она рассказала ему о своих родителях, своем детстве. Он узнал, что жили они замкнуто, узнал об ее маленьких радостях и маленьких печалях. Потом — лицей, жизнь подле бабушки. И ожидание, нескончаемое ожидание — его. Она ничего от него не скрыла — рассказала и о юноше, которого встретила в Бейле во время зимнего спортивного сезона и в которого, как ей показалось, даже влюбилась, но очень быстро охладела, — еще прежде, чем он успел ее поцеловать, — после того, как вечером, немного выпив, он разговорился, и она увидела его в истинном свете: у Лоранc было такое ощущение, точно он вдруг сбросил кожу и она обнаружила, что скрывалось под ней.
— Значит, до меня никто ни разу тебя не целовал? — спросил он с улыбкой, одновременно снисходительной и удивленной.
— Нет, ни разу, — сказала она, даже не покраснев. — Глупая я, правда? Только, наверное, это все потому, что я берегла себя для тебя. Но я научусь… всему научусь.
— Ты уже все умеешь.
— Это потому, что я тебя люблю.
Она произнесла это так естественно, и он знал, что она сказала правду. Впрочем, ему тоже не надо было задавать себе вопросов — он знал, что любит ее, любит, как никогда еще не любил и как никогда никого не полюбит. Любовь! Слово, затасканное столькими лживыми устами и тем не менее значащее так много. Любовь!.. Эта девушка, которая еще вчера была девственницей, умела любить, как никто, как не умела даже Глория.
— Ну, а ты? Расскажи мне о себе! Поделись со мной! — попросила она.
— Мне нечем делиться. До тебя я не жил. Моя жизнь начинается с тебя.
И он умолк. Ему не хотелось говорить. Она не настаивала, считая, что, по-видимому, у него есть какая-то тайна. Что ж, он расскажет ей, когда захочет и если захочет. «Моя жизнь начинается с тебя», — этого ей было вполне достаточно: она знала, что он не лжет.
На третий день она робко спросила его:
— Ты здесь… надолго?
— Ты же знаешь, что навсегда.
Задавая этот вопрос, она слегка отвернула от него голову, лежавшую на подушке. И когда он поцеловал ее, то почувствовал на своих губах соленый вкус слез: она плакала, без рыданий, тихо, и он понял, что это слезы признательности. Она ничего от него не требовала. Ничего не хотела — только, чтобы он был с ней. Он сказал, что женится на ней, но она его об этом не просила. Скажи он ей, что уезжает, — она бы покорилась и этому и была бы благодарна ему за одно то, что он ей дал. Но она и мысли не допускала, что он может уехать: она прекрасно понимала, что теперь он не расстанется с ней. Она понимала, что их связывают очень крепкие узы и что такие узы, — хоть они и существуют всего три дня, а это не срок в глазах людей! — не так-то просто порвать.
Немного спустя она спросила:
— Что же ты намерен делать?
— Еще не знаю. Пока не было надобности задумываться над этим: у меня есть деньги.
— А чем ты занимался до сих пор?
— Делами… коммерцией. Но и многим другим — раньше… даже физическим трудом. Я жил в Америке.
— Ты богатый?
— Был когда-то. Сейчас у меня есть немного денег, но и только. Так что работать мне придется.
— Но не слишком много! — воскликнула она.
Она сказала это под влиянием минуты, не думая, понятия не имея о том, какое значение могут иметь для него ее слова. Он же был потрясен.
— Нет, нет, — сказал он, — я буду работать лишь для тебя, для нас с тобой, чтоб было на что жить. Но не торопи меня.
— Я буду только рада, если это возможно… А знаешь, я ведь тоже могу поступить на работу.
— Куда же? Ты ведь говорила, что ничего не умеешь делать!
Читать дальше