Пирс Рид - Дочь профессора

— Черные шовинисты, — пробормотал Элан.

— Как вы сказали?

— Они не признают никого, кроме самих себя, — сказал Элан, — никого, кроме черных. Они не подлинные революционеры в нашем понимании слова.

— Согласен. А что вы скажете о СДО?

— Да, — сказал Элан. — Это, пожалуй, то, что надо.

— Кому же персонально могли бы вы вручить деньги? Элан был в нерешительности.

— Мне кажется, я бы немного повременил, — сказал он. — Через год-два ситуация может значительно проясниться.

Генри кивнул.

— Пожалуй.

— Боюсь, как бы в настоящий момент все это не ухнуло впустую, потому что те, на ком вы остановите свой выбор, могут не оказаться во главе движения.

— Это верно.

— Я бы подождал.

Генри снова кивнул. Он встал, чтобы наполнить бокалы.

— Когда богач пришел к Христу, — сказал он, стоя спиной к Элану, — Христос приказал раздать все, что тот имел, беднякам.

— Да, правильно, — сказал Элан.

Генри обернулся, протянул Элану бокал и сел.

— Разве это не то же самое, что умиротворять массы?

— Христос, — сказал Элан, — думал о душах человеческих. Ему важны были лишь души людей, их духовная жизнь. Все остальное — материальная, мирская жизнь — так или иначе было злом, и заботу об этом можно было предоставить кесарю.

— А разве для революции души людей не представляют никакого интереса?

— Не совсем так. Революция — это объективная материальная необходимость. Духовное совершенствование — это субъективный процесс воли.

— Однако то, что толкает людей на революцию, разве это не субъективный волевой процесс?

— Не обязательно. Чтобы понять объективную необходимость, нужна только ясность сознания. Это не находится в зависимости от условий вашего личного существования. А христианская добродетель — она в том, чтобы угождать богу, она — в покаянии, и добрые дела блудницы могут быть больше угодны богу, нежели дела Мао Цзэдуна или Фиделя Кастро.

— Но поскольку все это, — сказал Генри, — поскольку все… кончается смертью, не должны ли мы больше стремиться к добру, чем к необходимости.

Элан обвел глазами комнату.

— А это в зависимости от…

— От чего?

— От нашего призвания, мне кажется. Одни из нас призваны стать святыми, другие революционерами.

— А прочие — банкирами или генералами?

— Нет. Каждому из нас дано видеть истину, потому что все мы наделены способностью мыслить. Банкиры и генералы не злые, а заблудшие души, и даже в своем заблуждении они могут быть святыми, в то время как мы — нет, хотя мы и правы.

— А вы уверены, что вы не можете быть святым?

— Уверен.

— Тогда почему вы стали священником?

— Одно время я думал, что мое призвание… ну, в общем, духовное призвание.

— И что же произошло?

— Мало-помалу оно становилось все менее реальным.

— Духовное?

— Да.

— А материальное все более и более реальным?

— Да.

— Но вы по-прежнему верите в духовное?

— Да… да, конечно, я по-прежнему верю в духовное… Я верую в бога. В Иисуса Христа. Да. Я священник. Я служу мессу. Но это становится все менее реальным; все менее и менее реальным. — Он поглядел на недопитый бокал в руке и проглотил оставшееся виски.

— А революция, — спокойно спросил Генри, — становится все более и более реальной?

— Да, — ответил Элан. — Для меня… теперь… это — единственная реальность.

В семь часов Элан ушел, а в половине восьмого Генри сел ужинать с женой и дочерьми.

— Что было нужно этому священнику? — спросила Лилиан.

— Я сам его пригласил, — сказал Генри. — Он интересный человек.

— Какой-то он противный, скользкий, — сказала Лаура.

— С чего ты это взяла? — спросил Генри.

— Не знаю. Может, потому что он священник.

— А по-моему, это, наоборот, очень хорошо, — сказала Луиза, — что даже в католической церкви при всей ее реакционности среди священников встречаются радикалы.

— Ну, Элан-то бесспорно радикал, — сказал Генри.

— Я знаю, — сказала Луиза.

— Ты разговаривала с ним, когда у нас был прием?

— Нет. Это Дэнни мне сказал.

— Я надеюсь, по крайней мере, что он не из тех радикалов, что устраивают бунты? — сказала Лилиан.

— О господи, мама, — сказала Луиза. — Чем, по-твоему, он должен заниматься, если он радикал? Ходить голосовать?

— Можно, казалось бы, обойтись без иронии, когда ты говоришь с матерью, — сказала Лилиан.

— Элан несомненно верит в насилие, — сказал Генри, — но, мне кажется, он никогда не пойдет дальше какой-нибудь обыкновенной стычки с полицией.