— Ты просто животное, — сказала Луиза, поудобнее устраиваясь на матраце, подложив под щеку нестираную рубашку Джесона.
— Мне никогда еще не приходилось иметь дело с девушками такого сорта, как ты, — сказал Джесон. — Знал, конечно, что есть такие. Был как-то раз в Нью-Йорке, прошелся по Мэдисон и Парк-авеню и видел по-настоящему шикарных девчонок, но в тебе есть что-то не совсем городское… что-то от всех этих роскошных особняков вверх по Гудзону.
— Там живут мои дед с бабкой, — сказала Луиза.
— Ну, правильно. Я так и думал. Что-то в этом роде есть и здесь у нас, в округе Кент, но все-таки это не совсем то. Здесь все современнее.
— Дэниел Ратлидж подписывал Декларацию Независимости, — сказала Луиза.
— Вот это самое я и имел в виду. У вас за плечами история, а я с такими вещами не соприкасался. У нас в Айове ни у кого нет никакой истории за плечами. Там людей расценивают на кукурузу. Причем, учти, мои родители — не фермеры, у отца в Рок-Репидсе свое предприятие — эти, черт их побери, тракторы… Но он хоть сто лет гони свои колеса — все равно это не история, а все та же кукуруза, только другого рода.
— Ну, а какое это имеет значение? — сказала Луиза.
— Никакого, черт побери, никакого. Не воображай, что я этого не понимаю, я прекрасно понимаю. Но я должен
хорошенько все переварить… весь этот ваш восточный снобизм. Вот так, как ты перевариваешь сейчас наш Запад.
— Мне кажется, мы можем помочь в этом друг другу, — сказала Луиза мягко.
— Нет, — зло сказал Джесон и посмотрел на нее злыми глазами. — Я не хочу, чтобы ты мне помогала. Именно этого-то я и не хочу. Как раз это я должен сделать сам, потому что, если кто-нибудь примется мне помогать, я уже стану его частицей.
Луиза пожала плечами.
— Ну хорошо, хорошо.
— Люди всегда стараются возвыситься в собственных глазах за счет других людей, делая вид, что они им помогают, — сказал Джесон. По телу его пробежала дрожь, и Луиза села.
— Хочешь кофе? — спросила она.
— Хочу — сказал он. — Приготовь.
Луиза грациозно поднялась с матраца. Она вышла на площадку, поставила чайник на горелку и стала ждать, пока вода закипит, радостно ощушая свое голое тело под тонкой одеждой.
К концу первого семестра в середине декабря Луиза уже понимала, какая глубокая произошла в ней перемена. Она помнила свое обещание приехать домой на рождество и на свой день рождения, и хотя ей очень не хотелось оставлять Джесона в его одинокой комнате, ей все же было интересно испытать себя и родителей, представ перед ними в своем новом качестве.
Даже костюм, который она выбрала для этого путешествия — джинсы, пончо и много бус, — должен был сам по себе продемонстрировать, как изменил ее Беркли. И отец и мать, оба приехали встречать ее в аэропорт. Медленно продвигаясь вдоль барьера, Луиза заметила принужденную улыбку, появившуюся на лице отца, и перехватила быстрый взгляд, брошенный на него матерью, когда та увидела, как одета дочь. Генри все же удалось не только выдавить улыбку, но и сохранить ее, пока Луиза целовала его и Лилиан. А она поцеловала их горячо, словно пытаясь уверить, что ее привязанность к ним не исчезла вместе с привычной для них одеждой.
Она была в приподнятом настроении и говорила без умолку, когда они, покинув аэропорт, ехали через туннель.
— Добрый, старый Бостон, — сказала она. — Да, в Калифорнии все совсем другое. Как-то зеленее там.
— Не забывай, что здесь сейчас зима, — сказал Генри.
— Да, конечно, но ведь и у нас там тоже бывает нечто вроде зимы.
Она рассказывала им про Калифорнию так, словно они никогда там не бывали, да и в самом деле они ведь совсем не знали ее Калифорнии — Калифорнии свободы и бунта.
Делясь впечатлениями, Луиза благоразумно обошла молчанием некоторые стороны приобретенного ею жизненного опыта, но даже то, что она нашла возможным тактично преподнести родителям, казалось, повергло их в некоторое уныние. Генри начал перебивать ее, спрашивать, побывала ли она в таком-то и в таком-то музее, посетила ли такую-то и такую-то выставку. На все эти вопросы ответ был один — нет.
— Ну что ж, вероятно, побывала хотя бы в Диснейленде? — сказал Генри.
— Лос-Анджелеса я вообще даже в глаза не видела.
— Создается впечатление, что ты словно бы и не была в Сан-Франциско.
— Я же там не на каникулах, папа. Я учусь.
В полном молчании они проехали по мосту через Чарлз-ривер в Кембридж.
Лилиан проявила больше интереса к жизни Луизы, когда они остались вдвоем на кухне, но дочь уже почувствовала себя уязвленной и надулась. Праздное любопытство матери раздражало Луизу, ей уже было невыносимо в этом доме и в самом Кембридже. Она вышла из кухни и стала подниматься по лестнице к себе в комнату, и в это время домой вернулась Лаура. Она по крайней мере была искренне обрадована возвращению сестры.
Читать дальше