Анатолий Азольский - Степан Сергеич

Сорин и Крамарев не поняли Степана Сергеича. Сорин давно работал на заводе, план выполнял ежемесячно. Крамарев школьником еще наполучал грамот за сбор металлолома, притаскивая на сборный пункт разрозненные части машин, конструкций и других ценных изделий, почему-то брошенных.

Зато Дундаш понял. Выходец из деревни видел беду в том, что нет хозяина. Петров тоже понял.

— Да, вы правы, Степан Сергеич, мой уважаемый оппонент… Метода «гони план» изжила себя, об этом говорит здравый смысл, то есть та практика, которая является критерием истины. Но отменять эту методу не будут, разве уж припрет со страшной силой… При ней можно, хлопнув кулаком по столу, требовать невозможного.

Обе речи, и своя и директора, опустошили Степана Сергеича, подъемы и спуски измотали. Он ответил, что партия достаточно сильна, чтобы решить проблему этой самой методы.

— Так рази я против? — подхватил с блатной интонацией Петров. — Вопрос в том: когда? Не смотрите на меня косо, товарищ Шелагин.

Подвывая, как «Эфир» при сдаче (в душе подвывая), обошел Шелагин стоявшего в проходе директора и не помня себя добрался до дома.

Да, директор убедил его, но не заставил признать правильным его действия. Где выход? Где истина?

Анатолий Васильевич позвонил наверх: да, план выполнен. Расписался в принесенных документах. Дважды звонил Молочков, напрашивался на беседу.

Труфанов не пожелал его видеть. Шелагин — многозначительный симптом. Такие правдоискатели есть в любом отделе, им зажимали рты, засовывали в глотку мочалки. Теперь не сунешь: мочалка истрепалась. Молочкова провели в бюро после третьего голосования, осенью из него полетят перья. Надо быть идиотом, чтобы афишировать связь с Молочковым. Наоборот: подчеркивать отсутствие взаимопонимания, хотя Молочков, конечно, еще пригодится.

В шесть вечера позвонил Игумнов: сейчас начнут сдачу последнего радиометра. Труфанов пошел посмотреть. К комнате Туровцева примыкала другая, площадью раза в три больше, в ней обычно градуировали приборы. «Эфиры» уже сдали на склад, монтажников и сборщиков отпустили. В комнате расстелили длиннейший лист миллиметровки, на одном конце его стоял радиометр, датчик его смотрел в противоположную стену, у стены Фомин и Петров шарили по своим карманам, негромко ругались. Вошел расстроенный Сорин, он только что был в регулировке.

— Что случилось, Валентин?

Сорин раздраженно швырнул в угол отвертку.

— Ампулу с кобальтом-шестьдесят потеряли.

Решение директора было, как всегда, точным и быстрым.

— Перестройте радиометр на крайнюю чувствительность, обойдите с ним цех, особо осмотрите мусор, выметенный уборщицей!

Фомин страдающим голосом отозвался:

— Перестроить, да?.. А потом опять настраивать?

— Это Кухтин, — заявил Петров. — Имеет привычку брать со стола всякую мелочь…

Кухтин возмутился, призвав в свидетели Игумнова: лично он приходил в регулировку час назад, был в ней всего несколько минут… Однако полез в карман и, к ужасу своему, обнаружил пластмассовый столбик — ампулу. Он уронил ее, отскочил, как от змеи, лицо его то бледнело, то зеленело.

Труфанов напряг все мускулы, чтоб не рассмеяться. Ампулу, догадался он, подменили, Кухтину в карман сунули пластмассовый футлярчик без игл кобальта.

Петров незаметно для всех заменил «найденную» ампулу настоящей, сдача пошла церемониальным маршем. Разработчик и конструктор, оба Виктора, Тимофеев и Ионов, повисли локтями на подоконнике и вполголоса беседовали о чем-то постороннем, зевали они при этом так, будто они, а не регулировщики, ночевали вторую ночь на заводе. Прибор наш настолько совершенен, настолько отработан, что проверять его, собственно, незачем.

— Спасибо, ребята, — сказал им Труфанов.

Викторы оторвали локти, заулыбались. Официальная часть кончилась.

Регулировщики сматывали миллиметровку, Туровцев пломбировал радиометр.

Разработчика и конструктора увел начальник пятьдесят четвертой лаборатории.

— Работали, работали, ночей недосыпали… — ворчал по традиции Фомин.

Регулировщики пальцем не притронулись к «Эфирам». Но план сделан, и нарушать традиции нельзя.

Анатолий Васильевич загнул руку, достал из брючного кармана деньги, положил их на краешек стола…

По совету умных товарищей Степан Сергеич экзамены сдал раньше срока, к законному отпуску подсоединил учебный и два месяца отдыхал в деревеньке на берегу моря. Там он много читал, все книги подряд, и все без толку. Не было руководящей идеи, которая управилась бы с грудою фактов, разложила их по полочкам, дала бы отчетливое направление мыслям.