Валентин Черных - Ночные сестры. Сборник

— Исключение только подтверждает правило, — подвела черту под полемикой Люба.

Лариса рассмеялась, повернулась к девушкам:

— Любашка, так у тебя ж вроде бы есть этот самый объект, на который можно глаз положить…

— Именно что «положить». Лечь этот объект всегда готов, как пионер. А вот жениться… Серафима видеть его уже не может, трясется вся и шипит.

— Ишь чего захотела — жениться! — Марина хохотнула и резко прибавила газ. Машину под общие вопли и смех несколько раз мотануло на повороте, а впереди уже показалась пятидесятых годов, когда-то помпезная, а теперь вполне облупленная грязно-желтая арка с надписью: «Санаторий „Удельное“», намалеванной поверх старой — «Санаторий „Красные сосны“». И такую актуальную, животрепещущую, можно сказать, тему про замужество пришлось свернуть.

Через минуту-другую старый охранник дядя Степан поднял шлагбаум и шутливо козырнул улыбнувшейся Ларисе.

В комнате для медицинских сестер процесс переодевания шел теперь в обратном направлении: девушки, смеясь и прыгая то на одной, то на другой ноге, стягивали узкие джинсы, снимали кофточки, поправляли перед зеркалом прически. В трусиках и лифчиках, молодые, с прекрасными фигурами, они были похожи на сестер, принявших участие в конкурсе красоты. Вот сейчас наденут бальные платья, а еще лучше — белые платья невест и выйдут на сцену, под лучи прожекторов и восхищенные взгляды зрителей. Но вместо белых платьев девушки надели белые, туго накрахмаленные коротенькие халатики медсестер и выпорхнули в коридор. Правда, восхищенные взгляды им все же достались. Ведь пациенты, даже если они пожилые и не очень здоровые мужчины и женщины, — какая-никакая, а публика.

Лариса переодевалась в кабинете старшей медсестры. Сняла и аккуратно повесила в шкаф брючки и блузку, надела такой же, как у девушек, безукоризненно белый, разве что немного подлиннее, халат.

Возле процедурной выстроилась очередь: к Любе — на уколы, к Вере — на измерение давления, к Марине — за лекарствами. Когда в коридоре показалась Лариса, все внимание переключилось на нее. Пациенты одобрительно посматривали на молодую докторшу Ларису Петровну и почтительно здоровались. Но долго разглядывать Ларису у них не получилось, потому что их по очереди выкликали из процедурной.

Мужчины, даже если укол делали им в сотый раз, терялись, спускали штаны и зачем-то пытались взгромоздиться на процедурный стол. Люба терпеливо пресекала эти попытки и, прежде чем пациенты успевали что-либо понять, вкалывала шприц в их тощие, толстые, плоские, круглые — на любой вкус — зады. Даже охнуть не успев, старики благодарили Любочку и с облегчением покидали кабинет.

Вера, ловко закручивая манжеты и следя за стрелкой тонометра, почти механически произносила немудреные, в сущности, фразы, которые лечили стариков лучше всяких таблеток:

— Все хорошо! Можете жениться!

(Это старикам.)

И:

— Все хорошо! Можете замуж выходить!

(Это старушкам.)

Те довольно улыбались, опускали рукава халатов и рубах и шли к Марине: доброе слово, особенно про пошатнувшееся здоровье, оно, конечно, и кошке приятно, но отказываться от прописанных «хорошей докторшей Ларисой Петровной» лекарств никому бы и в голову не пришло.

Лариса обходила лежачих больных. Предварительно разогрев дыханием металлический холодный кружок фонендоскопа, она внимательно выслушивала сердце и хрипы в легких, измеряла пульс и давление, делала новые назначения, успокаивала, подбадривала.

За всеми этими привычными, повторяющимися из дежурства в дежурство делами незаметно прошло часа три. И так же незаметно сгустились сумерки. К десяти вечера в санатории наступило затишье. А в одиннадцать, после отбоя, коридор совсем опустел. И свет в палатах погас. Теперь можно было наконец-то расслабиться: пациенты обихожены, острых никого нет, впереди долгая теплая июльская ночь с одуряющим запахом цветущих лип за раскрытыми окнами.

Около двенадцати все собрались у Ларисы.

— Картошка-то нынче — как горох. — Люба дочистила последнюю картошину и включила электрическую плитку.

Марина хозяйским взглядом заглянула в кастрюлю:

— С чего ей быть крупной? Рано еще копать. Да и сухо все лето. Дождей почти не было, — она достала из холодильника малосольные огурчики, сыр, колбасу, подсоленное сало, а из тумбочки — хлеб, подсолнечное масло, тарелки, вилки и стаканы. — Эх, посидим сейчас!