Даниэль Глаттауэр - Потому что

Однако примерно на трети рукописи аккумулированная в текстовых программах энергия шедевра куда-то рассеивалась, и все сходило на нет. Линия сюжета обрывалась, словно не выдержав напряжения. Персонажи становились плоскими, как игральные карты. Помотавшись еще пару сотен страниц, они достигали долгожданной развязки, точно выброшенные на берег останки потерпевшего крушение корабля. Каждый раз, покончив с таким романом, я вздыхал со смешанным чувством облегчения и досады: «Слава богу, готово! Но жаль, жаль… что могло бы из этого получиться!»

Случалось, я встречался и с авторами. Как правило, это были большие таланты: блестящий слог, гениальная образность, неподражаемое чувство юмора, безупречное драматическое чутье. Но когда я видел их изгрызенные ногти, искусанные губы, вздувшиеся вены на шеях, стиснутые челюсти, будто в попытке восстановить пошатнувшееся равновесие между амбициями и действительностью; сверкающие глаза, дрожащие колени, мне становилось ясно: эти люди опустошили себя, выпустив наружу слишком много. Писательское мастерство и бурная фантазия сыграли с ними злую шутку.

Роман созревает где-то внутри. Его вынашивают и терпеливо ждут. Одни переносят его в реальность, другие — на бумагу. Первым писать не следует. Проза, выросшая из самого яркого и глубокого переживания, может оказаться плохой. Но взятая из головы целиком и полностью никогда не бывает хорошей.

— И что же ты им такое говорил, беднягам? — поинтересовалась Хелена.

Шел третий день нашего допроса. Мы беседовали без малого четырнадцать часов и почти закончили. Оставалось только, чтобы один из нас сказал: «Ну, на сегодня все».

Однако ни я, ни она не торопились.

Теперь я был почти уверен: Хелена поверила, что я намеренно убил человека в красной куртке. Я описал ей свои действия в мельчайших деталях, ничего не приукрашивая и не скрывая.

Вот уже сотни раз она, напрямую или косвенно, спрашивала меня: зачем? Ничто во мне не напоминало ей убийцу. Хелена полагала, что достаточно повидала их, наслушалась жизненных историй и описаний совершенных злодеяний во всех подробностях.

Я возражал. Ведь в качестве сотрудника газеты «Культурвельт» я имел дело с не меньшим числом убийц, и они также исповедовались мне с глазу на глаз. Должен сказать, эти люди производили впечатление совершенно нормальных. Под всеми нами зияет пропасть, от нее мы отделены несколькими ступенями падения. Вот только проходим мы к ней по-разному. Преступникам присуща особая сила толчка, позволяющая преодолеть сразу несколько уровней.

— Какая сила толкнула тебя, Ян? — недоумевала Хелена.

Так звучал один из вариантов вопроса «зачем?», ответа на который она так и не получила.

— Это как-то связано с Делией?

Я пожал плечами. «А что в моей жизни не было хоть как-то связано с Делией?»

Раньше я не знал, что Хелена может быть безжалостной. Наш допрос вступил в третью стадию. Если на первой она наказывала меня своим формализмом, а на второй соблазняла ямочками, то теперь Хелена вела меня за руку, взяв на себя роль одновременно союзника и старшей сестры моей жертвы. Она пыталась докопаться до истины и взывала к моей совести. «Почему именно Рольф Лентц?» «Ты его знал?» «Откуда?» «Что у тебя общего с геями?» «Что он тебе сделал?» «Как у тебя рука поднялась убить человека?» «Ты решил поиграть в Бога?» «Как ты смог нажать курок?» «Откуда эта жестокость?» «А о его семье ты подумал?» «Почему в тот момент ты стал другим?» «Что ты за человек?»

Больше всего на свете мне хотелось сейчас обнять ее и не отпускать от себя. Но я не решился коснуться бы и ее пальца, если бы она протянула его мне. Потому что это был палец следователя, неподкупного и несгибаемого. И сейчас он должен был указывать на меня как на виновного.

В ближайшие две недели Хелена планировала закончить и допрос свидетелей. Ей оставалось побеседовать с инспектором Томеком, родственниками убитого, полицейским, которому я сдал оружие, тремя посетителями бара, самим Бобом и юной официанткой.

Официанткой? Ах да, Бразилия… Ту ночь я помнил отрывочно, и это беспокоило меня. Алекс тоже предстоял разговор в суде. «А без нее нельзя?» — спросил я. Нет, это оказалось необходимо. Я расстроился еще больше.

В течение трех недель Хелена хотела окончательно оформить протокол в письменном виде и передать его прокурору.

«На сегодняшний день у него есть все для предъявления обвинения в убийстве», — сказала она. Это прозвучало с угрозой и вызовом. Хелена ждала ответа на главный вопрос, который мог бы изменить ситуацию. Но я только повторял: «Ну, вот и отлично», чем причинял ей боль.