Энн Энрайт - Забытый вальс

Обегав сколько-то врачей, Эйлин пришла к выводу, что вдвоем проводить жизнь в больницах нерационально, она и сама справится. А потом, когда пришли результаты обследования — хорошие результаты, — она швырнула бумаги в мужа:

— Ты не потрудился приехать, ты там даже не показался.

От облегчения она перешла на крик. Диагноз, когда до него дошло дело, был и очень обнадеживающим, и очень тревожным — что-то туманное. Доктор Прентис считала, что Иви перерастет приступы. Опухоль не обнаружилась, умереть она не умрет, разве что во сне, внезапно, ни с того ни с сего, или в ванной, или на улице под машиной, или дома, если приступ случится, когда она будет стоять у огня. С девочкой все в порядке, кроме того, что не в порядке. Лекарства можно принимать или не принимать, будут приступы или их не будет — ваш выбор.

— Большинство людей, — по-доброму, хоть и резковато сообщила доктор Прентис, — предпочитают второй вариант.

Таблетки сбивали Иви с толку — по крайней мере, Эйлин считала, что всему виной таблетки. Послушная, даже покорная девочка впадала в ярость и закатывала истерики. Особенно по утрам — ее очаровательная рассеянность перерастала в нечто зловещее. Эйлин боялась, что у дочки галлюцинации.

— Галлюцинации? — переспрашивал Шон.

Ребенку четыре года, она все время фантазирует. Но Эйлин замечала, что Иви вдруг останавливается посреди улицы, непонятно отчего вздрагивает. Время от времени проводит рукой по глазам, будто стряхивая паутину. Говорит странные вещи. Что это — «хвост» от купированных приступов или побочный эффект лекарств? Про себя Шон думал: не то и не другое, а симптомы тревожности Эйлин; однако оба внимательнее вслушивались в детскую болтовню.

После многих месяцев волнений и пристальной заботы и еще сотен часов в Интернете Эйлин решила прекратить прием лекарств.

— Пусть моя малышка вернется ко мне! — заявила она.

Ее тревога сделалась невыносимой. Слишком долго и слишком сильно она нервничала — тревога вышла из берегов.

— Это уже не Иви, — твердила она. — Я не узнаю свою дочь.

Ей всего четыре, возражал Шон. «В этом возрасте меняются с каждым днем, — говорил он. — Она и не может быть прежней». На что Эйлин отвечала: «Ты что, ничего не замечаешь?»

Итак, Иви отлучили от лекарств, и после многих дней напряженного ожидания припадок чуть ли не принес им облегчение. День изо дня, из недели в неделю бдеть, ловить каждое движение, ждать щелчка в ее мозгу, пугаться тени, пробегающей по дороге, когда деревья на обочине ломтиками нарезают солнце. Какой-то запах, Иви? Ты что-то видишь, Иви? О чем ты задумалась, деточка?

Приступ случился в детском саду, куда Иви теперь водили на день. Воспитательница и глазом не моргнула. Произошел инцидент. Она справилась.

— Я просто взяла ее на руки и держала, — отчиталась она. — Бедный мышонок.

За эти слова Шон и Эйлин дружно ее невзлюбили.

— Коровища! — бранилась Эйлин по пути домой.

Реальность вновь сдвинулась: в этом мире вполне обычен ребенок, у которого без тебя случается припадок. Их ребенок. Их прекрасная, такая настоящая Иви.

Спору нет, Эйлин, это чудо рациональности, повела себя совсем не рационально, решив покончить с этой чушью раз и навсегда. Она посадила Иви на диету. Особая медицинская диета. Их больница не вела подобную программу, однако в других ее применяли, хотя, признаться, для случаев потяжелее. Кетогенная диета, вроде Аткинса, [37] Низкоуглеводная система питания, разработанная в начале 1970-х Робертом Аткинсом, допускала употребление в пищу большого количества жиров. только страннее и жестче. Судя по всему, главное в ней — по графику подавать точно отмеренные порции взбитых сливок. И ни единого углевода. Ни-ка-ких углеводов. Ни яблочка, ни капельки соуса к печеным бобам. Одна молекула — и ребенок, изрыгая пену, повалится под ближайший автобус.

Надо было ее отговорить, вздыхал Шон. Надо было почаще разговаривать с ней, чтобы она — Эйлин — не оставалась в одиночестве. Но ему казалось, это не остановить. Да и, в конце концов, что уж такого ужасного во взбитых сливках? И он предоставил Эйлин поступать как считает нужным.

Диета не исцелила. Иви, как могла, нарушала правила, к тому же детсадовская воспитательница, подозревал Шон, из жалости подкармливала ее леденцами. Каждый понедельник они начинали заново, а к четвергу от Иви вновь пахло сахаром. Эйлин выбегала в соседнюю комнату, брала себя в руки, а затем проводила беседу: