Михаил Вершовский - А другого глобуса у вас нет?..

Этот момент в их полицейской работе для окружающих – однозначно один из самых небезопасных. Что вам хотя бы и Кевин Экерман, студент Бостонского университета, мог бы поведать. В июне 1997 года арестовали его по обвинению в поджоге. После чего расследование на всю катушку и раскрутили.

В оправдание полиции – очень уж относительное и натянутое оправдание -то лишь сказать можно, что типом лица Кевин и впрямь злоумышленника-поджигателя (которого один свидетель вроде бы засек) несколько напоминал. И, хотя был он на ПЯТНАДЦАТЬ сантиметров выше того (что свидетель все-таки отметил), закрывать дело полиции было невтерпеж, отчего бедного Кевина и поволокли на скамью подсудимых.

А уже на судебном слушании выяснилось, что полиция никаких доказательств причастности Экермана к преступлению не собрала и собирать, похоже, не намеревалась. За исключением, конечно, упомянутого физиономического сходства. Никаких следов – ни бензина, ни золы там с пеплом – не было обнаружено ни на его одежде, ни на коже. Не имел он и никакого мотива поджигать что бы то ни было. И еще: ПЯТНАДЦАТЬ свидетелей показали, что в момент совершения преступления Кевин Экерман был с ними на развеселой студенческой вечеринке, никуда ни на минуту с нее не отлучаясь.

А это совсем уж на сладкое. Единственный свидетель, на показаниях которого все это дело полицией и было выстроено, сам сиживал не единожды. К тому же более чем раз-другой именно за дачу ложных показаний.

Конечно, какое уж тут обвинение может быть. Отпустили парня с Богом. Всего-то и отделался тем, что с июня до февраля на нарах отлежаться пришлось.

Расти Стриклэнду, жителю Рима (есть такой в штате Джорджия), полицейское расследование стоило чуть больше крови и нервов. В 1991 году полиция – по какому-то уж там сигналу – ворвалась в его дом, учинив обыск, в ходе которого были найдены десятки пластиковых мешочков с белым порошком. Арестованный Стриклэнд, что удивительно, не особо и нервничал, а всего лишь просил полицию сделать анализ содержимого найденных мешочков. А вот когда полиция положила на стол результаты анализа, согласно которым белый порошок был самым отборным кокаином – у Расти задрожали и руки, и ноги, и все остальное. Братцы, сказал он, да за что ж вы меня так-то под монастырь, какой кокаин?!

Так вот и продолжал орать, даже и на суде, где ему впаяли весомых двенадцать лет. Сидит себе Расти Стриклэнд – в не самой, понятно, для него симпатичной компании. Но и не просто сидит, а строчит слезные письма – начальнику полиции, судье, губернатору. Не с просьбой о помиловании, нет – с просьбой сделать ЕЩЕ РАЗ анализ проклятого порошка.

В общем, через полгода кто-то сверху приказал: черт с ним, порошком, просейте уж там его да засыпьте в положенную колбу, чтобы этому писателю раз и навсегда кислород перекрыть. После чего был сделан анализ.

Который показал, что белый порошок, стоивший Расти двенадцатилетнего срока есть не что иное, как… порошковое мыло. И что мешочки эти криминальные даже следов кокаина не содержали. После чего и получился наш Расти свободным человеком, всего-то год без какой-то малости в тюряге протрубив.

А с первым анализом дело было очень даже просто. Не было там никакого такого злого умысла. И судмедэксперт никаким таким личным врагом Расти Стриклэнду тоже не был. Просто шло у него дело к концу рабочего дня, когда порошок злополучный ему на анализ приперли. Спросил, конечно: на что тут подозрение имеется. Ему говорят: на кокаин. Что он, никаких колб не пачкая, в формуляр анализа и записал.

А уж дальше любой понимает: за подпись данную человек должен даже ценой жизни держаться. Тем более если эта жизнь – чужая. Так что эксперт свой анализ и на суде под присягой отстаивал. Ну, конечно, не вкатили ему, химику, двенадцати годов – как оно по справедливости полагалось бы. Уволили, правда – это уж на всю катушку. Но опять же не единственный же это Рим на планете. Уже химик тот где-нибудь еще химичит…

Вот и вышли мы с вами, как и обещано было, на экспертов – народ даже в полиции совершенно особый. Которому запросто одним росчерком пера – в результате минутной лени (а это у них, похоже, состояние перманентное) – невинного человека на десяток лет в зону сосватать, а то и на вышку определить. Хотя, конечно, случается и с точностью до наоборот – когда из-за той же лени преступник спокойненько продолжает по улицам ошиваться.

В конце восьмидесятых годов ушел с почетом на пенсию некий судмедэксперт, Джозеф Судимак, до того ответственно трудившийся в штате Огайо. А в 1995 году возбудила прокуратура дело уголовное по поводу состоявшегося едва ли не двадцать лет до того убийства. Которое – не взирая на явные признаки насилия – тем самым судмедэкспертом Судимаком было определено как самоубийство. Отчего никакое «висячее» дело никому больше глаз не мозолило (до, конечно, того самого девяносто пятого года).