Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа

Андреа знает, что он играет в группе под названием Building Burst , что они пока не выпускают пластинок, но уже довольно популярны.

— Это так смело — играть на сцене, ну, как ты играешь, — говорит она Касперу. У него такие красивые глаза — может быть, зеленые? Андреа не решается надолго задерживаться в его глазах. Рада, что чаще всего это узкие щелочки под густой челкой.

— Да ладно, — возражает он, — писать еще смелее, это же твои собственные слова.

— Да ладно, — отвечает она, — это же твоя музыка. Твой звук.

Вот глупо-то. Почему нельзя взять назад сказанное? Просто отмотать, пока слова не отпечатались намертво?

— Да ладно, — говорит Каспер. Идет и выбрасывает еду. Она тоже хочет выбросить, но ей нельзя. Если она выбросит еду, то Внимательные вызовут ее в маленькую комнату, где ей придется сидеть и объяснять то, что она не в состоянии объяснить. Они ведь сказали ей: «Если будешь продолжать отказываться от еды, то держать тебя здесь нет смысла». У нее должна быть мотивация. Она должна ХОТЕТЬ выздороветь.

«Я здорова, — тайком бормочет она, — я хочу быть именно такой. Без аппетита. Как хорошо, когда на тебе болтается одежда. Чувство свободы, понимаете, я никогда раньше не испытывала его». Но вслух говорит, что она ХОЧЕТ, что ей мешают несвобода и страх. И это тоже правда. Страх возникает из-за непонимания того, что с ней делает еда. Она чувствует себя грязной, внутри происходит брожение. Чем больше еды, тем меньше Андреа. Настоящей Андреа. Чистой и самостоятельной. Той, что сама руководит своей жизнью. Той, что знает, как надо жить. А в весе она все равно не прибавляет.

«Мой звук — разряд грозы или летучей мыши пение», — смеется Каспер.

Он произносит эти слова в фантазиях Андреа и смеется, убирая волосы с лица. Причудливо щурится. Полный тайн, которые она постепенно узнает — одну за другой.

В мечтах Андреа все именно так.

На постели, на животе, ноги вверх. Кто-то стучит в дверь. Она знает, что это Ухошумелка. Не открывает. Пусть она хотя бы один раз постоит там и подумает. Пусть недоумевает, чем Андреа там занимается, пусть дуется, разочарованная. А вообще Андреа всегда открывает. Открывает с Улыбкой. Долго слушает бесконечные излияния Ухошумелки о манипуляциях врачей и злобных пациентах.

О шуме в ушах и ужасных медсестрах. Которые никогда ее не слушают.

«Но ты-то добрая, Андреа. С тобой и в самом деле можно говорить; неудивительно, что у меня шумит в ушах, когда люди несут всякую чушь, но ты-то чепухи не болтаешь, и ты очень похожа на Твигги, [5] Твигги Лоусон — британская фотомодель, актриса и певица, известная своей худобой. а Твигги красивая… или была красивая, а может, она до сих пор жива. Стройные люди красивы, и я не думаю, что ты слишком стройная, они болтают чепуху, но я могу отдать тебе свои джинсы, тебе они подойдут, а я все никак не могу перестать есть, хотя у меня и были нарушения пищеварения, я точно говорю — были, и я была очень красивая, но никто меня не слушает, кроме тебя, Андреа».

Но только не сегодня. Сегодня Андреа не слушает. Сегодня она недобрая. Выключает все голоса.

У Ухошумелки роман с одним Депрессивным. Он старше, наверное, лет на тридцать, но глаза у него невероятно бодрые для Депрессивного. Все остальное лицо — серое и старое. Он медленно двигается. Долго возится с одеждой. Сидит перед телевизором, а Ухошумелка у него на коленях. Андреа ни разу не слышала, чтобы он говорил. Когда она с ним здоровается, он только кивает. Глаза у него, как у белки. Никто из персонала не должен знать, что у них роман, потому что иначе одного из них переведут в другое отделение. Весь персонал знает, но Ухошумелку просто переводят на несколько комнат дальше от него. Раньше они были соседями.

Андреа и Каспер — соседи.

Через стенку Андреа слышно, как он играет на скрипке. Сегодня у скрипки сердитый голос. Андреа хочет слушать только его скрипку и ничего больше. И еще читать Верупа: [6] Жак Веруп (р. 1945) — шведский писатель и музыкант. «Я выпишу насмерть, заслушаю Бахом». Она записывает эту строчку в свой блокнот раз за разом, а Каспер раз за разом проигрывает один и тот же отрывок. А вдруг это Бах? Это даже не целый отрывок. Он отрабатывает определенную фразу, и, видимо, ему не нравится звучание, потому что он начинает сначала, и с каждым разом звук становится все более сердитым. Ей не надоедает. Отрывок каждый раз звучит по-новому. Она закрывает глаза и представляет, что он играет для нее и только ради нее хочет добиться идеального звучания.