Бернард Вербер - Революция муравьев

Давид вздохнул с облегчением – сработало. Момент был исторический: Давид изобрел новый инструмент – сверчок полевой электрический.

Чтобы зрители могли в деталях увидеть выступление сверчка, Поль подключил видеокамеру и проектор, который стал передавать на страницы гигантской энциклопедии изображение солиста.

Жюли вторила вибрато насекомого. Нарцисс с гитарой тоже вступил в диалог со сверчком. Группа как будто хотела посоревноваться с этим сопранино. Сверчок расходился все больше.

Зал ликовал.

Поль наполнил воздух ароматом сосновой смолы и сандалового дерева. Два запаха не только не вступили в противоречие, а даже дополнили друг друга.

Легкие аудитории глубоко дышали. Ладони сами тянулись вверх и хлопали. В глубине зала и в проходах люди танцевали под соло сверчка. Было невозможно оставаться неподвижным, слыша такой бешеный темп музыки.

Зрители дошли до исступления.

В первом ряду были девушки из клуба айкидо. Свои прежние майки спортсменки сменили на новые, на которых, еще не имея возможности найти ничего подобного в продаже, сами написали фломастерами красивыми буквами: «Революция муравьев», то есть название второго концерта группы, которая уже стала их идолом.

Но сверчок, чье выступление на публике было все-таки первым, уже выдыхался, изнемогая от жара прожектора, в сиянии которого надкрылья насекомого сверкали, а слизистая пересыхала. Он мог сколько угодно петь при солнечном свете, но не под софитами. Такое освещение было для него грубым. Он утомленно умолк на «до» верхней октавы.

А певица спокойно перешла к следующему куплету, как будто прозвучало банальное соло на электрогитаре. Она знаком показала на тон понизить звук, подошла к краю сцены и напела:

И тут произошло неожиданное: зал мгновенно отреагировал, и зрители, присутствовавшие на первом выступлении, эхом ответили:

– Мы – новые пророки!

Она не ждала такого отклика, такого единения. Для всех тех, кто был на первом концерте, песня стала гимном, как будто вечер возобновляется с того самого места, на котором он в прошлый раз так рано оборвался. Жюли воодушевилась:

– Кто мы?

– Мы – новые изобретатели!

Без ее сигнала зал подхватил «Революцию муравьев». Зрители слышали песню лишь один раз, но слова помнили наизусть. Жюли не могла прийти в себя от изумления. Жи-вунг сделал ей знак не бросать: залом надо было управлять. Она подняла вверх кулак.

– Вы хотите покончить со старым миром?

В это мгновение Жюли поняла, что дороги назад уже не будет. Повсюду скрипели сиденья, люди вставали, поднимая вверх кулаки.

– Вы хотите революцию здесь и сейчас?

Волны адреналина, в которых были и ее страх, и ее желание, и ее любопытство, бушевали в ее мозгу. Главное – не медлить, не взвешивать. Ее рот заговорил помимо ее воли.

– Вперед! – крикнула она. Все взорвалось.

Раздался единодушный рев. Чудовищный Эгрегор. Лес воздетых кулаков разодрал покрывало музыки. По залу пробежал порыв разрушительного ветра. Все встали.

Директор культурного центра попытался было разрядить обстановку. Он выскочил из-за кулис и схватил микрофон.

– Прошу вас занять свои места. Успокойтесь. Еще рано, всего только четверть десятого, концерт только начинается!

Шесть здоровяков из службы общественного порядка тщетно пытались сдержать толпу.

– Что делать будем? – шепнула Зое на ухо Жюли.

– Попробуем построить... утопию, – ответила девушка, с воинственным выражением лица откинув назад густую черную гриву волос.

УТОПИЯ ТОМАСА МОРА: слово «утопия» было придумано в 1516 году англичанином Томасом Мором. По-гречески «у» – отрицательная приставка, «топос» – место; следовательно, слово «утопия» означает «место, которого нигде нет». (Некоторые, правда, полагают, что здесь использована приставка «эу», означающая «хороший», в таком случае, слово «утопия» значит «хорошее место».) Томас Мор был дипломатом, гуманистом, другом Эразма Роттердамского, а еще канцлером английского королевства. В своей книге, озаглавленной «Утопия», он описывает чудесный остров, который как раз и называется Утопия, на котором процветает идеальное общество, не ведающее ни налогов, ни нищеты, ни воровства. Мор считал, что «утопическое» общество, прежде всего, общество «свободы».