Томас Эспедал - Вопреки искусству

Он влюбился в нее, мне кажется, он полюбил эту молоденькую девушку, Тею, которая годилась ему в дочери. Я уверен, что он наверняка пытался порвать с ней. И тем не менее они продолжали встречаться. Он говорил, что они больше не увидятся, каждая их встреча словно была последней, они любили друг друга с отчаянием, как в первый или последний раз, наверняка так и было, иного не дано: Тея пришла к нему домой и постучалась в дверь. Она была беременна. Открыла его дочь, молодая девушка, у Теи закружилась голова, и она чуть не упала, готова была упасть прямо на ступеньки. «Эспедал дома?» — спросила она. Дочь покачала головой и хотела закрыть дверь. «Мне нужно с ним поговорить», — сказала Тея. Попросила Тея. Прикрыв дверь, Элли Элис пошла и разбудила отца. «Там какая-то девушка пришла, — сказала она, — пришла какая-то девушка и спрашивает Эспедала».

«Эйвинд! Эйвинд!» — кричала Элли Элис. Она стучала в дверь, колотила в дверь, но ни звука в ответ, лишь плач мальчика в кухне и Тея, она вцепилась ей в волосы, хочет за волосы оттащить ее от двери и вообще прочь из гостиной. Почему он не отвечает? Ей хотелось лечь на пол перед дверью и лежать. «Отпусти!» — сказала Элли Элис, и Тея выпустила ее волосы. Элли Элис развернулась, прошла на кухню, взяла сына на руки и вышла из дома. Сердито шагая по улице Бьёрнсона, она катила коляску, малыш сидел тихо, он перестал плакать и молча смотрел на нее блестевшими глазами, испугался. Резко остановившись, она наклонилась к сыну, обняла его и притянула к себе как обнимают не младенцев, а детей более взрослых. Прижалась губами к его щеке и не отпуская тихо зашептала, впечатывая голос прямо ему в ухо. «Прости, прости, — шептала она, — прости, Эйвинд мой, прости, самый мой любимый». Элли Элис дошла до своего дома. Было воскресенье. Окно на четвертом этаже стояло нараспашку, и Элли стала кричать, громко звать мужа по имени. Немного погодя она услышала его шаги на лестнице, а потом за рифленым стеклом двери подъезда показался он сам. Он открыл дверь и впустил их в дом. Он спал? Да, спал — лицо отекло и казалось усталым и пустым, он еще не до конца проснулся, был безразличным и замкнутым, сонным. Он спал… Эта мысль вдруг разозлила ее, ей захотелось вцепиться в него и разбудить, закричать и разбудить, пусть он проснется! Она чуть было не набросилась на него, но вспомнила о малыше — тот стоял рядом, держась за ее пальто. И вдруг у нее подкосились ноги, и, уткнувшись мужу в грудь, она заплакала, не сдержалась, как ни крепилась, рыдания распирали ее, гнездились в ногах, животе, груди и горле, во рту, в носу и глазах. Ну, ну, сказал он. Ну, ну. Обняв ее одной рукой, он поднял другой сына, и они двинулись по лестнице и дошли до квартиры, где пахло мясом и картошкой, он уже приготовил ужин. «Давай поедим», — сказал он, снимая с Элли пальто. Он вытер ладонью ее слезы, погладил по голове и поцеловал в губы. От него приятно пахло, и она вдруг заметила, что муж принарядился, — на нем выглаженная белая рубашка, черные брюки и начищенные ботинки.

Красавец-мужчина, а она не замечала.

Она плакала, ей было стыдно.

Плакала она часто, но на этот раз слезы были теплыми, она увидела мужа, и ей стало тепло, она обняла его и прижала к себе, как совсем недавно обнимала малыша. Неужели Элли стало его жаль? Он никогда не жаловался, у него была работа, она и ребенок, и снова работа. Когда он не ходил на работу, то слонялся по квартире и чинил что-нибудь — смазывал дверные петли, прилаживал лампу, вешал новые шторы, клеил обои или клал линолеум на кухне. Он собрал шкаф, построил новую стенку. В подвале у него была небольшая мастерская, там он чинил обувь, вырезал стельки и мастерил игрушки для сына. Когда он не ходил на работу, то искал себе занятие дома, потому что без дела он не мог. Элли видела, что делает с ним работа, понимала, что из-за работы он отдаляется от нее, что работа забирает его силы и время, изматывает его так же, как она до срока вымотала ее отца, тому еще пятидесяти нет, а он уже старик, выжатый и вечно усталый. У него двое маленьких детей, а он их не выносит. И Тея, которую он тоже не выносит. К концу рабочего дня он валится с ног от усталости, белый свет ему не мил, и Тее приходится обихаживать его, готовить полдник и ужин, стирать и прибирать в доме, смотреть за детьми, укладывать их спать, готовить завтрак и гладить мужу рубашки, застегивать пуговицы на его форменной куртке и выпроваживать утром на работу, куда ему не хотелось идти, ему вообще никуда не хотелось идти, и делать он тоже ничего не желал. Разве что хотел побыть один, теперь его охватило желание одиночества, тишины и покоя, отдохновения, возможно, желание умереть; мне кажется, умереть ему хотелось.