Томас Эспедал - Вопреки искусству

Мальчик в белой рубашечке. Маменькин сынок, он рос в суровом районе. Здесь бросалось в глаза, что мать никуда не отпускает его от своей юбки, что он один в семье, что над ним трясутся, ему не давали на улице проходу. Ему пришлось учиться выживать в этом районе, на этой улице, отвоевывать себе здесь место, в одиночку, без братьев, без друзей, он дрался на улице, он выжил на этой улице, он хорошо дрался. Этот дар был врожденным, как и способности к математике и языкам, он хорошо бил и держал удар. Возвращаясь из школы домой, он старался скрыть пятна крови на рубашке и придумать, почему у него разбита губа, заплыл глаз и порваны брюки. Мать стирала рубашки, ставила заплатки на брюки, промывала и перевязывала раны, она отлично знала, что именно ему приходится терпеть, она наблюдала за ним в окно.

Она днями простаивала возле окна, глядя на улицу, где жила.

Она днями простаивала возле окна, глядя на улицу, где проживет всю жизнь.

Простояв достаточно долго, она видела эту улицу как она есть и будет, узенький грязный проулок, засыпанный гравием, бесконечный ряд домов слева и справа, он не вел никуда. Ей хотелось уехать прочь отсюда. Она не уехала отсюда никогда.

Стоя у окна, она наблюдала за ним: вот он возвращается из школы, один, одиночка, слишком уж аккуратно одетый, в начищенных ботинках. Его сбивают с ног. Сегодня это Вильям, вчера был Отто, а завтра найдется кто-нибудь еще. Дерущихся обступили другие мальчишки. Она не решалась прикрикнуть на них или выбежать на улицу, на помощь ему, это лишь осложнит дело, он должен справиться в одиночку. И он справлялся. Он сам удивлялся, насколько легко ему даются победы в уличных драках — юркий и быстрый, он хорошо дрался. Но драки за место на этой улице вскоре прекратились, и конец им положила драка более серьезная — война, великая и всеобщая, и его забрали из школы и отправили подальше от улицы, к родственникам в деревню.

Он хотел остаться дома. Войны он не боялся, а вот мысль о разлуке с матерью пугала, причиняя боль.

Войны он не боялся — чего ему бояться на своей улице, дома, нет, это совсем не страшно, а вот что действительно страшно — так это потерять мать.

«Я к тебе приеду, — сказала она, — летом».

Летом. И сколько ему придется там жить?

Несколько дней, неделю, ну, может, пару недель, но чур не больше, ему без нее не жизнь.

Однажды в пятницу из школы его забрал отец. Он стоял возле школы с рюкзаком за плечами и большой сумкой в руках. «Мы уезжаем». Но мальчик никуда ехать не желал, во всяком случае в одиночку или с этим чуждым отцом. Ему хотелось домой, хотелось сбежать от страшных слов отца: «Мы уезжаем». Уезжаем, а мальчику хотелось одного — сбежать, он неохотно плелся за отцом к площади Дании, потом через Новый парк, они пересекли центр города и вышли к причалу, где в сумерках виднелись очертания корабля. Уже стемнело, но огни были потушены. Они уплывали в темноте.

Они лежали бок о бок в каюте, отец и сын, никогда прежде не остававшиеся наедине, чужие. Отец был неразговорчив, мальчик услышал от него всего несколько фраз. «Ты будешь жить в Суннфьорде, — сказал он, — в семье маминых родственников. У них хутор в Эспедале, а сами они люди добрые. А летом мама к тебе приедет. Сейчас в школе стало ненадежно, да и на улице тоже. Из-за немцев, — так он сказал, — у нас с немцами война, они захватили верфь. А еще захватили улицу Микаэля Крона, Лаксевог и Берген, и всю Норвегию. Понимаешь?» — спросил он. Мальчик кивнул. Он знал об этом. Сейчас война, и ему хочется остаться с матерью. Лежа в каюте, он прислушивался к дыханию спящего рядом отца и шуму мотора, похожему на стук какого-то злого сердца. Лежа в корабельной утробе, мальчик все дальше уплывал куда не желал, где никогда не бывал, к людям, которых не знал. Ему хотелось назад, и побыстрее. В свой дом, на свою улицу, к маме, он ей нужен — а она ему. Была война. Тогда зачем им понадобилось отправлять его из дома, где идет война, в незнакомое место, где тоже идет война? Он хотел проиграть войну, хотел все потерять. Утром прорезался свет, жесткий белый, он распорол горы и ударил в блестящее зеркало фьорда, их корабль со всеми пассажирами поплыл словно по солнечному туннелю. Все резало глаза, белизна, новизна, заснеженные вершины гор и крутые обрывы, переходящие в поросшие лесом склоны, и зеленые пастбища, подступавшие к самому морю. Мальчик посмотрел на домики, запертые у воды, их соединяли только узенькие тропинки; он здесь пленник. Сидя возле окна, он откусывал от бутерброда, который отец достал из рюкзака. Там же лежала одежда, обувь, учебники, бумага, рубашки и нижнее белье — все это мать аккуратно завернула и обстоятельно сложила в рюкзак. Ему хотелось закинуть его за плечи и рвануть домой. Он выждет немного — неделю, а может, месяц, и пешком, по горам, отправится домой, в город, на свою улицу, в свою школу, к матери. Он так и видел, как рано утром, пока остальные спят, он выйдет из комнаты, из запертого в горах домика и двинется в дорогу с рюкзаком за спиной. Корабль заходил в Согнефьорд, а мальчик уже шел в противоположном направлении, к дому. Он двигался против течения, шел своей собственной дорогой.