Дэвид Митчелл - Литературный призрак

— Все отлично, Хью! Можно воспользоваться твоим компьютером?

— Это твой компьютер! — Хью сделал ударение на слове «твой».

Огонь в очаге потрескивает и пляшет. Мы с Лайамом смотрим друг на друга, не находя слов. Босым ногам холодно на кафельном полу. Я столько мечтала об этой встрече, а теперь стою с идиотским видом, и все. Я помню уродца, каким Лайам был в детстве, я помню неуклюжего подростка с пушком над верхней губой, каким он был прошлым летом, и могу представить себе оболтуса, каким он будет лет через десять-двадцать. Он по-дублински загорел, волосы уложены гелем, в ухе серьга, челюсть стала квадратнее.

— Мам! — говорит он басом.

— Лайам! — говорю я в унисон, срываясь на фальцет.

— Господи, родные вы мои, — шепчет Джон.

И сразу все становится на свои места: Лайам крепко-крепко обнимает меня, я прижимаю его к себе что есть мочи, а он еще сильнее, и так мы сжимаем друг друга, пока слезы не показываются на глазах. Нет, совсем не поэтому у меня на глазах слезы.

— Прогульщик! Ты ведь должен быть в универе. Кто тебе позволил так вымахать, пользуясь моим отсутствием?

— А кто тебе, ма, позволил играть в Джеймса Бонда, пользуясь моим отсутствием? И кто подбил тебе глаз?

Я смотрю на Джона из-за плеча Лайама.

— Ты прав, малыш, я заигралась. Глаз мне подбил рыцарь в сияющих доспехах. Я простила его. Потому что он спас мне жизнь — вытолкнул из-под колес.

— Заигралась! Она называет это «заигралась», слышишь, па?

Дурачась, я делаю Лайаму подсечку.

— Может, и мне причитается одно-два объятия? — подмигивает Джон.

— Заткнись, Каллин! — смеюсь я. — Ты всего-навсего отец, бесправное существо!

— Тогда пойду утоплюсь с горя! Останетесь вдвоем — пожалеете.

— С днем рождения, па! Прости, что не смог приехать вчера. Я был у Кевина в Балтиморе.

— Обругай свою мамочку. Она позвонила из Лондона только вчера утром.

— С ней опасно иметь дело. Она меня задушит.

— Потерпи, сынок, прорвемся.

Я выпускаю Лайама.

— Снимай пальто и садись к огню. А то ты весь холодный и влажный от тумана. И ноги в твоих жутких кроссовках наверняка промокли. Расскажи мне про университет. Деканом у вас по-прежнему Найфер Макмахон? Какую тему ты выбрал для первой курсовой?

— Ты что, ма, о чем мне рассказывать? Я тебя не видел полгода, только слушал твой голос на пленке. Это ты рассказывай, где была! Правда, па?

— Джон Каллин, ты научил нашего сына отвечать на вопросы старших или нет?

— Потерпи, Мо, прорвемся. А я всего лишь отец, бесправное существо. Пойдемте пить чай.

Лайам отдувается:

— С удовольствием!

Планк в восторге кружит вокруг нас.

За первую неделю пребывания в Гонконге я успела сделать крайне мало. Я все время терялась и путалась в подземных, надземных и наземных проходах, переходах и переездах. Казалось, четверть населения земного шара очутилась на территории в несколько квадратных миль. Хью абсолютно прав. Обнаружить меня в этом муравейнике невозможно, если только я не буду выходить в компьютерные сети. Но после швейцарской истории меня не покидает ощущение, что я потерпела аварию на чужой планете, где неприкосновенность и права личности возможны скорее как счастливое стечение обстоятельств, чем как норма.

— Наплюй на свою щепетильность, — посоветовал мне Хью. — И научись мысленно делать то, чего не можешь на деле.

Всего за каких-то пятьдесят долларов мне смастерили фальшивый английский паспорт.

За войной я наблюдала по телевизору. Вглядывалась в вооружение, которое описывали, расхваливали и превозносили: ракеты СКАД против «Гомера», Бэтмен против Джокера. Война была давно выиграна, доступ к дешевой нефти получен, но это уже не имело значения. Требовалось проверить эффективность новой техники в боевых условиях, а заодно избавиться от излишков оружия на складах. Противнику — несчастным призывникам из этнических меньшинств — была уготована участь подопытных кроликов. Моих подопытных кроликов. На них будут испытывать мой «Красп».

Я наговорила письмо на магнитофон и почтой послала запись Джону по цепочке: Шивон в Корк, из Корка в Балтимор Трионе, тетушке Джона, оттуда отцу Уолли и, наконец, Джону. Я молила Бога, чтобы мою посылку не выследили, чтобы она доползла до адресата незаметная, как улитка.

Хью неожиданно послали в командировку в Петербург, и я осталась одна-одинешенька, никому не известная, никому не нужная. Коробку со стодолларовыми банкнотами спрятала в морозильнике среди пакетов с зеленым горошком. Что-то подозрительно хорошо удался мне мой побег. Никаких попыток похитить меня со стороны мифических преступных кругов, о которых столько болтают. Или Техасец блефовал? Хотел запугать меня, чтобы я поехала в Сарагосу?