Пэлем Вудхауз - Вперёд, Дживз!

— Дживз! — в отчаянии воскликнул я. — Дживз, эта бандероль пришла по почте в Лондон!

— Да, сэр?

— Эго ты её послал?

— Да, сэр. Я действовал в ваших интересах, сэр. Я думаю, и вы, и леди Флоренс переоценили опасность того, что люди оскорбятся, прочитав о себе в воспоминаниях лорда Уиллоуби. По собственному опыту я знаю, сэр, что любой нормальный человек гордится, когда его или её имя появляется в печати, независимо от того, что о нём или о ней пишут. У меня есть тётя, сэр, у которой несколько лет назад стали сильно опухать ноги. Она попробовала лечиться «Несравненным бальзамом Уолкиншоу» и испытала такое облегчение, что тут же послала фирме письмо с благодарностью. Её радость при виде фотографии в газете своих нижних конечностей до (зрелище более чем отвратительное, сэр) и после лечения была так велика, что это натолкнуло меня на следующую мысль: большинство людей хочет, чтобы сведения о них были опубликованы. Кроме того, если бы вы изучали психологию, сэр, вы поняли бы, что почтенные старые джентльмены будут крайне польщены, если кто-то напишет о том разгульном образе жизни, который они вели в молодости. У меня есть дядя…

Я проклял его тётей и дядей, а заодно всю семью до седьмого колена.

— Ты знаешь, что леди Флоренс расторгла нашу помолвку?

— Вот как, сэр?

И ни капли сочувствия! С тем же успехом я мог сказать ему, что сегодня хорошая погода.

— Ты уволен!

— Слушаюсь, сэр.

Он деликатно кашлянул.

— Раз я больше у вас не служу, сэр, я могу высказать своё мнение, не боясь показаться навязчивым. Я считаю, что ваш союз с леди Флоренс был бы крайне неудачен. Её светлость своевольна и деспотична, полная противоположность вам, сэр. Я находился в услужении у лорда Уорплздона около года, и за это время у меня было много возможностей изучить характер её светлости. Прислуга отзывается о ней далеко не благоприятно. Вспыльчивость её светлости вошла у нас в поговорку. Вы не были бы счастливы в браке, сэр!

— Убирайся!

— Я также считаю, что метод, который она выбрала для вашего обучения, пришёлся бы вам не по вкусу. Я пролистал книгу, которую вам дала её светлость, — книга лежала на столе с тех пор, как мы приехали в Изби, — и, по моему мнению, такая литература вам не подходит. Вы не получили бы удовольствия от подобного чтения. И я слышал от горничной, которая ненароком подслушала разговор её светлости с одним отдыхающим здесь джентльменом, что на днях она собирается заставить вас проштудировать труды Ницше. Вам бы не понравился Ницше, сэр. Его идеи в корне порочны.

— Убирайся!

— Слушаюсь, сэр.

Я никогда не перестану удивляться тому, что, ложась спать в одном настроении, почему-то просыпаешься совершенно в другом. Со мной это тысячу раз происходило. Когда я проснулся на следующее утро, мне уже не казалось, что сердце моё разбито навек. День стоял просто шикарный, и было что-то такое в солнце, светившем в окно, и в птицах, устроивших гвалт на стеблях плюща, отчего мне вдруг стало казаться, что Дживз в чем-то был прав. В конце концов, несмотря на изумительный профиль, была ли Флоренс Крайе такой ценной находкой, если судить со стороны? Не было ли доли истины в том, что Дживз говорил о её характере? Внезапно я понял, что мне нужна совсем другая жена: хлопотливая, расторопная, домашняя, уютная, ну и всё такое прочее. На этом месте мои размышления прервались сами собой, потому что взгляд мой случайно упал на «Модели теории этики». Я открыл книгу и, даю вам честное слово, прочитал следующее:

«Из двух антитетических терминов в греческой философии только один является реальным и имеющим право на существование, а именно Абстрактная Мысль, противопоставленная конкретному явлению, которое она должна распознать и определённым образом сформировать. Другой термин, соответствующий человеческой природе, следует рассматривать как воспринимаемый чувствами, а следовательно, нереальный, не имеющий перманентной основы, подразумевающий возможность противоречивых утверждений, одним словом, пытающийся познать истину через её отрицание, а также отрицание действительности, рамками которой данная истина ограничена.»

Э— э-э… я хочу сказать -что? А Ницше, если поразмыслить, был ещё хуже!

— Дживз, — сказал я, когда он скользнул в комнату с моим утренним чаем. — Я тут подумал и решил, что снова тебя беру.

— Благодарю вас, сэр.

Я с наслаждением сделал глоток живительной влаги. Внезапно я почувствовал, что начинаю испытывать большое уважение к этому малому, высказывающему столь здравые суждения.