Гуляли по старому рынку. Невозможно фотографировать, все с таким любопытством смотрят, что я покрываюсь испариной. Женщины чуть ли не в рот заглядывают. Может, хотят узнать какого цвета у меня зубы? Запутались в рыночных подворотнях. Воняло, было темно и прохладно под каменными сводами, куда не пробивались солнечные лучи. Беднота кругом, аутентично очень. И совсем не страшно. Некоторые продавцы пытались заговорить с Эмилем по–французски. Мы что, похожи на лягушатников?
Зашли в мой любимый музей мыла. Тишина и покой, полумрак и башни из мыла. Музей крошечный. Но такой уютный и родной. Не хотелось уходить. Сидели во дворике под апельсиновым деревом, погружались в нирвану. Прибежала кошка и стала нагло мяукать. От хлеба отказалась – нахалка, мяса ей подавай.
В Сайде есть набережная имитирующая бейрутскую. Правда не такая длинная, но все же… Что портит все очарование – грязный берег моря, отсутствие пляжей из–за гор мусора и вонь. Но все равно, люблю Сайду.
Гуляли по городу 4 часа, Эмиль так устал, что сразу заснул, как только мы сели в автобус.
Долгая молитва
Солнечный зимний день. С утра обещали дождь, по всем прогнозам погоды. Ошиблись.
Конец набережной, которая тянется несколько километров вперед и делится на 4 части, называется Айн Мрайси. Сейчас здесь ремонт — блоки тротуарной плитки, разрытый асфальт, щебень, песок, грязь… К строительным материалам подходит военный с овчаркой, та обнюхивает все внимательно — ничего опасного нет.
Стою у парапета и смотрю на море. На солнце жарко, а ветер прохладный, свежий. Много спортсменов–любителей. Восхищают бабушки и дедули, с которых сыпется труха, но они бегут.
Эмиль копается в куче песка и щебня. Вытираю ему руки влажной салфеткой, и он снова идет рыть "вручную". Морская бирюза манит прыгнуть и уплыть. Каждые 5 -10 минут очень низко над набережной пролетают самолеты. Аэропорт находится рядом. Солнце такое яркое, что все время щуришься. Но и через полузакрытые глаза видны "маневры"арабских мужчин – сначала они издали рассматривают одинокую дэвушку с ног до головы (не смотря на то, что я в платке и закрытой одежде) . Затем, по шагу продвигаются в мою сторону — якобы, смотреть на морские красоты. Иду к ребенку, нахмурив брови, и кричу суровым голосом:
"Эмиль, немедленно брось "каку", вылезай из грязи". Мужики внимательно вслушиваются в иноземную речь, на которой вещаю, смотрят на ребенка, и, заслыша слово "мама"— удаляются. Занавес. Аплодисменты.
Ну что поделать, не ливанское у меня лицо, не американка, и даже не японка… А кто? Марсианка… Одно слово. Любопытству арабов нет предела.
Машины паркуются у обочины, а некоторые даже заезжают на кусок ремонтируемой набережной. Много машин. Это съезжаются в ближайшую мечеть на молитву, которая разносится по набережной далеко — далеко.
Снова пролетает самолет в светло–голубом небе, и кажется, что от солнца можно ослепнуть. Бегуны и бегуньи, не отвлекаясь на всякие глупости, подтягивают свою физическую форму.
Набережная – визитка Бейрута. Главная ее часть, начало – Рауши – Голубиный грот. Конец — Айн Мрайси (родник) , посреди – Хэммэм Аскари (ванная для солдат) там находится бассейн для военных, и Манара (маяк) . Несколько километров тротуара вдоль бесконечного моря. Если бы еще люди не бросали везде мусор, было бы идеально. Но идеала в жизни не существует, как всем известно, потому, приходится довольствоваться тем, что имеешь.
Эмиль принес горсть камней и щебня, две грязные палочки от мороженного, и мы бросаем с ним камешки в море, отпугивая народ.
Люблю набережную. Потому что море напротив, острый соленый запах бъет в нос, и солнце обжигающе прекрасно. Когда смотришь, как кучерявятся белые барашки волны, пенятся и разбиваются о камни, когда вглядываешься в чистую морскую глубину или даль – приходит душевный покой. Вдох–выдох. Еще раз.
Громко, совсем рядом, поет на арабском шепчущем языке муэдзин. Останавливается, чтобы отдышаться, и опять поет. Нет, он молится, но будто песня несется над набережной и морем. Песня грусти и тоски.
Несколько лет назад меня пугали, раздражали эти звуки. А сейчас арабские слова и напевы, из которых я понимаю только "Аллах Акбар"проникают в душу и баюкают ее словно кучерявые волны.
Нет бога кроме Аллах – поет муэдзин. Бог один, просто имен у него очень много.
Сижу загораю на лавочке, пока ребенок роет тоннель в куче песка. Рядом с шумом и визгом припарковывается огромный джип. Лениво поворачиваю голову, из окна машины на меня смотрит парень и посылает воздушный поцелуй. Ничего не поделаешь, придется звать на выручку сына, моего спасателя. Мы загораем с ним вместе, а пооддаль начинает заниматься мужчина лет 60–ти. Отжимается, прыгает, растягивается. Но когда он укладывается на лавку сзади и начинает качать пресс, почти упираясь в меня ногами, еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, и ухожу к парапету. Смотреть на море, а не слушать пыхтенье спортсмена за спиной.
Читать дальше