Владимир Высоцкий: Черная свеча

Ноги скрючились, словно он собирался сесть. Лимон даже посторонился. Но судорога вскорости прекратилась. Зэк вытянулся, еще потянулся, расправился тягучей струной. Остановился, замер, как бы прислушался к приближению собственного конца. Струна ослабла, и он выдохнул остаток жизни, устранив все сомнения по поводу своей смерти…

— Ты точно знаешь — Петя курванулся, или, может, подкеросинили революционные фраера? У них же за душой ничего святого, кого хошь грязью обольют!

Фаэтон сквасил лицо, крякнул и сказал, держа перед собой собранные в щепоть пальцы:

— Если бы Петюнчик постучал пиковиной не но трубе, а по твоей башке, ты бы все понял.

— А! — Блоха даже подскочил. — Ну, крученый пидор: так он, значит, сбляднул еще на пересылке? Помнишь, его кум дергал из хаты на допрос? Вернулся, колбасой от него пахло…

— Кныш прокололся раньше. Ты наш базар на Озерлаг усек? Там же одни политики и шваль, вроде этого шпидагуза. Кеша Колотый вломил сходку в Златоусте. Слинял туда. Того же поля ягодка.

— Получается — майор казнил подлеца справедливо? Поспешил Вершок… С другой стороны: они могли нас выпустить на палубу и там из пулеметов… А?

— Никак вы думать начали, гражданин Блоха?! Кажите ваш бой! Мимо денег. Дайте сюда портсигар. Что еще играется?

«Феликс Дзержинский» пришвартовался в порту назначения утром. Открылись люки, холодный морской воздух ворвался в трюмы корабля. Вадим видел, как в проеме появилось бордовое лицо.

— Трупы есть? — спросило оно в утвердительной форме.

— Четыре, гражданин начальник! — бодро доложил Житов.

— Пять, — поправил бывшего партработника ушастый мужик с перебитым носом. — Брательник того зверька тоже помер. Как договорились…

— Подавать по одному! — последовала команда.

В люк опустили рваный брезент с привязанными по углам канатами.

— Петюнчика — первого, — по-деловому распорядился Фаэтон. — Они стесняться не станут, ежели ихний…

Груз приняли. Опять наклонилось бордовое лицо старшины, заслонив кусок серого, хмурого неба.

— Кто кончал Кныша, выходит первым.

— Он тоже трупом заделался, гражданин начальник!

— Давай эту суку наверх!

Фаэтон ласково улыбнулся, весьма уважительно к себе расположенный:

— Всё в масть, граждане фраера. Ворик-то был с гнильцой…

Подняли трупы, спустили трап. На палубе заключенные, сомкнув за спиной рукп, тонкой цепочкой, соблюдая дистанцию, спускались на пирс, где стояли, подняв воротники бушлатов, автоматчики; овчарки сидели у ног проводников, готовые выполнить любую команду.

— Шестьсот сорок второй — кричал у конца трапа молодой, подтянутый сержант, рисуя номера на спинах заключенных.

«Я буду шестьсот шестьдесят девятым», — просчитал цепочку тот, кого звали Вадимом.

Взгляд его остановился на подъехавшем к краю пирса американском «додже». Из машины вышел водитель и открыл дверцу перед заспанным или просто неухоженным полковником. Тот с брезгливым выражением лица небрежно махнул рукой вытянувшемуся перед ним пожилому капитану, медленно зашагал вдоль этапа.

«Плохое настроение», — зэк проводил грузную фигуру полковника и тут же вернул взгляд к машине. Он понял, почему это сделал только тогда, когда увидел оставленный в замке ключ зажигания… С этой секунды заключенный Упоров не мог думать уже ни о чем другом. «До машины — метров тридцать. Надо бежать вдоль строя, чтобы они не посмели стрелять. Ворота открыты. Куда ехать?!»

— Шестьсот шестьдесят восьмой! — для обдумывания времени не оставалось.

— Шестьсот шестьдесят…

«Пора!»

Сержант ойкнул и согнулся от удара по колену. Три метра до ближайшего конвоира зэк одолел одним прыжком. Левая ладонь отвела ствол автомата с каким-то убежденным спокойствием. Головой снес того самого капитана, что минутой раньше тянулся перед неухоженным полковником.

«Я еще живой! Живой!» — успевал думать беглец, увернувшись от невесть откуда взявшегося человека в штатском. В тот момент он напоминал зверя, почуявшего разницу между клеткой и свободой, и был готов отдать любую цену за каждый новый шаг к дверце «доджа», понимая — цена одна…

Громадный пес возник перед ним уже в прыжке.

Вадим скинул его с груди, но когда собака прыгнула вновь, припечатал кулак меж злобно-желтых глаз, вложив в него собственную ярость. Овчарка упала, хватая вялой пастью воздух, вскочила, очумело сунулась в ноги бегущему конвоиру. Они свалились вместе, матерясь и взлаивая, будто одно целое.