Слов нет. Одно из двух — либо ее разум в самом деле девственен, как у младенца, либо она очень умело прикидывается.
— Лёка, ты хоть понимаешь, как это выглядит? — спросил я.
— Нет. Что ты хочешь сказать… — недоуменно начала Лёка Ж. и вдруг поняла. — Да как ты мог такое подумать! Я у него взаймы взяла. Завтра деньги от мамы придут, и я ему отдам. Какой ты глупый… Неужели ты думаешь, что я так дешево стою? — недовольно заметила она.
— Ох, Лёка, опасную игру ты ведешь, — строго сказал я. — Однажды он тебя изнасилует и правильно сделает.
— Но ты же меня защитишь! — ответила Лёка Ж. не слишком уверенно.
— Вряд ли он будет насиловать тебя в моем присутствии…
Лёка Ж. задумалась.
— Что же я такая непутевая-а-а-а… — вздохнула она.
Ладно, что сделано, то сделано. Чего уж воду в ступе толочь. Я поднялся и протянул Лёке Ж. руку.
— Да куда же я пойду на таких каблучищах! — возмущенно сказала она.
Что ж нам, теперь тут навсегда остаться? — подумал я и вспомнил, что до того как Лёка Ж. приобрела шикарную обновку, она ходила отнюдь не босиком.
— А где твоя старая обувь? — спросил я. — Ты ее выбросила?
— Нет, в сумке болтается, — ответила Лёка Ж, не понимая, зачем ей старая обувь, когда у нее есть новая, такая красивая.
— Ну так переобуйся! — посоветовал я.
Лёка Ж. изумилась, как ей самой не пришло в голову. Меня это совсем не удивило.
Наконец она переобулась, всучила мне свою новую бесценную обувь и взяла меня под руку.
— Пойдем, дуреха, — ласково сказал я. — Покажу тебе райские кущи.
Я и сам не ожидал, что сдержу обещание. Парк холма Пинчо оказался садами и цветниками с лимонными деревьями в кадках, бассейнами, прудами, фонтанами и бесчисленными статуями. Повсюду, на траве, на лавочках, на камнях архитектурных памятников возлежали, загорали и просто спали римляне и римлянки всех возрастов.
Одна упитанная девушка, расположившись на ступенях неоклассицистской беседки, качала пресс. «К ужину готовится», — философски заметила Лёка Ж. и пожелала прилечь рядом, чтобы снять лишние килограммы, но поняла, что если она ляжет, то уже не поднимется.
Туристы катались на велосипедах, повозках, запряженных пони, и лодочках.
В прудах жили антрацитовые черепахи с желтым в крапинку брюхом. Они медленно облепляли теплые камни берега и пучили алые глаза, не обращая никакого внимания на двуногих животных, таких суетливых даже в неподвижности.
Вскоре мы оказались у неприметного деревянного сарая, на вывеске которого прочитали: «Teatro dei burattini» — Театр кукол. Представлений в этот день не было. Пришлось довольствоваться изучением афиши. «Коломбина воображает себя принцессой Турандот», «Арлекино и Панталоне в ресторане: кто заплатит?», «Ругантино в школе любви», «Коломбина устраивает русский розыгрыш над Пульчинеллой»…
— Что-то мне это напоминает, — сказал я Лёке Ж.
— Все мы — куклы в театре. Кто-то играет, а кто-то дергает за ниточки… — изрекла она.
— И где ты вычитала этот афоризм? — спросил я, ожидая услышать цитату из первоисточника.
— Этот афоризм я сама придумала! — гордо сказала Лёка Ж. и показала язык.
Неподалеку от театра мы обнаружили гидрохронометр, который, как выяснилось из таблички перед ним, изобретен доминиканским монахом Джованни Эмбриако, за что монах получил какую-то награду на Парижской выставке 1867 года. Гидрохронометр представлял собой четыре циферблата в деревянной башенке со стеклянными стенами, которая возвышалась на поросших вьюном камнях над мини-бассейном. Вода подавалась по трубе внутрь башенки и поочередно заполняла две миски, установленные на массивном витом штативе.
— Часы и вправду работают от воды? — восхитилась Лёка Ж. — Сева, ты понимаешь, он же изобрел вечный двигатель!
— Молодец, — вяло согласился я.
— «Молодец…» — передразнила меня Лёка Ж. — Вот ты что изобрел, например?
— Тебя, — честно ответил я.
— Меня? — вознегодовала Лёка Ж. — Это, знаешь, большой вопрос, кто кого изобрел…
— Ты меня изобрести не могла — я старше, — возразил я.
— Тогда почему я дергаю тебя за ниточки? — язвительно спросила Лёка Ж.
— Потому что я тебе это позволяю, — объяснил я.
— Нет. Потому что я твой кукловод! — открыла мне тайну Лёка Ж. — Смирись с этим, и я тебя прощу.
Конечно, любая Галатея мнит себя человеком. Но Пигмалионом — это уже наглость. Я крепко взял Лёку Ж. за руку и поволок ее за собой. Она пыталась вырваться и вопрошала: «Куда? Куда?»
Читать дальше