Всеволод Кшесинский - Страсти по Вечному городу

— Бедная девушка… — Лёка Ж. задумалась. — Слушай, а про нее никто не писал?

— Кто только не писал про Беатриче Ченчи! — сказал я и перечислил: — Моравиа, Диккенс, Стендаль, Уайлд, Шелли…

— Вот-вот. Точно! Шелли! — обрадовалась Лёка Ж. и вдруг, вперив в меня скорбный взгляд, начала с выражением декламировать:

Затем Лёка Ж. вышла из образа и представила:

— Перси Биши Шелли в переводе Константина Бальмонта! — Лёка Ж. раскланялась.

— Какие глубокие познания в литературе английского романтизма! — вымолвил я, отойдя от культурного шока.

— Если бы ты столько лет посидел замужем, сколько я, то у тебя были бы такие же глубокие познания, — сказала Лёка Ж. — Когда безвылазно находишься дома, как эта несчастная Беатриче в отцовском замке, поневоле перечитаешь всю домашнюю библиотеку. Книг у всех моих мужей было много, а память у меня хорошая… — Лёка Ж. посмотрела на недокрашенный глаз, парой штрихов придала ему законченный вид и повелела: — Хватит на сегодня кошмарных историй. Пойдем брать Колизей.

Наш путь к Колизею затянулся на несколько часов. В течение первого часа Лёка Ж. появлялась из спальни в различных нарядах и интересовалась: «Я не похожа на старую женщину легкого поведения?» Сначала я пытался отшучиваться: «Что ты! Скорее уж на молодую монашку». Затем давал четкий отрицательный ответ. Но каждый раз Лёка Ж., не получив удовлетворения моей реакцией, скрывалась в спальне, чтобы появиться в новом облачении. Наконец я ответил утвердительно, и она остановила свой выбор на юбке с рюшами, полупрозрачной блузке и кокетливом шелковом шарфике.

Второй час ушел на изучение ставен, которые Лёка Ж. обнаружила с внешней стороны окна ванной. Она заинтересовалась: почему сквозь рифленое стекло в ванную комнату поступает так мало света. Если снаружи защита от вуайеристов, то зачем вообще делать здесь окно? Открыв его, Лёка Ж. увидела пластиковую ставню. Она продолжила исследование в других комнатах и выяснила, что на всех окнах есть ставни, которые можно закрывать на щеколду.

Я напомнил Лёке Ж., что мы собирались взять Колизей. Это придало ей немного энергии, которую она использовала для того, чтобы показать мне, как закрываются и открываются ставни, и обсудить со мной: что лучше — закрыть окна и открыть ставни или, наоборот, открыть ставни и закрыть окна. Затем она попробовала оба варианта, но ни один из них не казался ей верным. Тогда Лёка Ж. решила, что закроет лишь часть окон и часть ставен.

Я не стал ей мешать. Обулся и вставил ключ в замочную скважину, намереваясь открыть дверь. Заметив это, Лёка Ж. испытала новый прилив сил, которого хватило на то, чтобы закрыть все окна и ставни и наконец покинуть квартиру.

Еще час ушел на то, чтобы при свете дня осмотреть фрагменты стены античного акведука, поросшей плющом и прочей растительностью, и пройтись к часовне, башня которой видна из нашего окна. Башня оказалась скрытой собором Санта-Кроче-ин-Джерузалемме. Справа базилику ограждала высокая стена с чугунными решетчатыми воротами. С внутренней стороны ворота были обвешаны разноцветной смальтой, как новогодняя елка стеклярусом. Лёка Ж. пожелала сорвать себе какую-нибудь игрушку на память, но ей не удалось это сделать. Тут она увидела, что за кирпичной стеной скрывался огород с цветами и, возможно, какими-нибудь овощами. В Лёке Ж. снова ожил проснувшийся с утра голод, и она бросилась на решетку с удвоенной энергией. Воистину нет существа страшнее, чем голодная Лёка Ж. К счастью, людей вокруг не было — видимо, паломники, приезжавшие на беатификацию папы, уже окончательно разъехались по домам. Иначе, боюсь, кто-нибудь позвал бы экзорциста.

Дабы остудить пыл Лёки Ж., я повел ее в церковь. Бросив беглый взгляд на высокие своды, украшенные мозаикой раннего Ренессанса, Лёка Ж. обнаружила стол с буклетами на разных языках, в том числе английском и итальянском. Сопоставив оба текста и выловив в них знакомые слова, мы выяснили, что Санта-Кроче-ин-Джерузалемме, базилика Святого Креста в Иерусалиме (базилика Святой Елены), скрывает внутри себя еще несколько построек.

Увидев имена, знакомые по вчерашнему рассказу Гарика о Сан-Джованни-ин-Латерано, Лёка Ж. испытала нечто похожее на радость узнавания, приободрилась и потребовала, чтобы я немедленно перевел ей дальше. Среди буклетов, рядом со стопкой красно-белых программок прошедшей беатификации, на которых красовался блаженный папа в белом одеянии, держащий на руках младенца, я заметил книжечку на русском, взял ее со стола и отдал Лёке Ж.