Аркадий Вайнер - Евангелие от Палача

– Я это заметил! И одобряю. Вся эта история с еврейским заговором уже умерла. И похоронит ее в ближайшие дни Берия… – Почему вы так думаете? – Политика, – пожал плечами Крутованов. – Как это ни смешно, но Берия выступит сейчас выдающимся жидолюбом и юдофилом. Я глубоко убежден, что очень скоро он прикроет это дело. Поэтому ваша задача – опередить его и организовать ликвидком… Я долго смотрел в его ледяные серо-стальные глаза:

– Как вы это себе представляете? – Ну не мне же объяснять вам детали! сказал Крутованов.

– Вы ведь человек опытный. Нужно, чтобы исчезли Лютостанский и ваша возлюбленная свидетельница Людмила Гавриловна Ковшук. С сегодняшнего дня в связи с похоронами Вождя в Москве начнется невиданный бардак и неразбериха.

Используйте это время. Судьбу Рюмина я беру на себя. Об этом не думайте. Вам ясно? Я кивнул. – Вы согласны? Готовы? – напирал на меня, обжигая ледяным взглядом, Крутованов. – Да, я готов. Я это сделаю. – Это не приказ, – вдруг мягко, тихо сказал Крутованов. – Это мой добрый товарищеский совет. Нам надо пережить наступающие времена. Считайте, что мы – действующий резерв. До времени мы должны уйти в подполье. Без нас все равно не обойдутся, вспомните когда-нибудь мое слово… – Да, конечно, обязательно, – согласился я. – Хорошо бы только дотянуть до этих времен… – Дотянете, – заверил Крутованов, встал с кресла, не спеша прошелся по кабинету, потом остановился против меня и, лениво покачиваясь с пятки на носок, медленно сказал:

– Делайте то, что я вам говорю, и тогда дотянете. Вместе дотянем… Я поднялся, и вдруг этот ледяной злыдень совершил невозможное – он обнял меня за плечи! Тепло, товарищески говорил он, провожая меня к дверям:

– Запомните, Хваткин, на всю жизнь: главный подвиг Одиссея в том, что он выжил… Этот любимый школьный герой – трус, провокатор, грязный прохвост и изменник… Но он пережил всех, улеглась пыль веков, и Одиссей остался в памяти потомков умным, бесстрашным, благородным героем… Надо только выжить…

Я выполнил его завет – дотянул. Мы вместе дотянули. Он сейчас замминистра торговли. А я мчусь через мокреть и ночь на встречу с Сенькой Ковшуком.

В коридоре неподалёку от приемной Крутованова тосковал, душой теснился, дожидаясь меня, Лютостанский. Он был уверен, что я принесу какие-то черезвычайные новости, руководящие указания, ориентиры на будуйщее. Но он и представить себе не мог, какие черезвычайные новости и указания для него лично я нес от заместителя министра. Я хлопнул его по плечу и тихонько сказал:

– Ничего! Не боись, все будет в порядке… Он заискивающе смотрел мне в глаза, и на лице его, как холодец, дрожал вопрос: пора переметнуться от Миньки? Или еще можно подержаться за прежнего благодетеля? Я остановился, изображая глубокую задумчивость:

– Где же нам посидеть? Покумекать необходимо… – А что надо? – готовно подсунулся Лютостанский. – Да должны мы с тобой изготовить один хитренький документ, усмехнулся я. – Это будет ловкий крюк твоим друзьям – медицинским жидам… – Потом махнул рукой:

– Нет, здесь сегодня нам никто не даст работать, тут будет светопреставление. Вот что, Лютостанский, мы, пожалуй, поедем к тебе домой. У тебя никого нет? -Конечно, нет – развел руками Лютостанский. – Вы же знаете, я человек холостой, бытом не обремененный. Мы вместе зашли ко мне в кабинет, и я достал из сейфа бутылку коньяка, положил ее в карман реглана. – У тебя дома закуска найдется? – спросил я. – О чем говорите, Павел Егорович! – обиделся Лютостанский. – Мы ж вчера только паек получили… – Тогда тронулись… Мы ехали на моей машине через серый, напуганный, загаженный город, притихший перед большой бедой. Свернули с Пушечной на Неглинку, и навстречу нам уже текла к центру людская река – тысячи людей собирались прощаться со своим любимым истязателем. С трудом выбрались с Трубной площади, и мне тогда в голову не могло прийти, что через несколько часов в этой городской воронке в течение подступающей ночи будет убито, раздавлено, растерзано больше тысячи человек. Прекрасная тризна уходящего Великого Мучителя. Лютостанский жил на Палихе, в старом четырехэтажном доме с загаженными лестницами. Я с удовольствием отметил, когда мы поднимались, что его квартира в мансарде единственная, на площадке больше не было соседей. В квартире – одна комната с кухней – была стерильная чистота и аптечный порядок. Аскетическая строгость, смягченная вазами с бумажными цвегами. Я повесил свой реглан рядом с пальто Лютостанского и в сумраке крошечной прихожей незаметно достал из его кармана пистолет – я много раз видел, как этот героический оперативник кладет свой «вальтер» в правый боковой карман пальто. А Лютостанский уже хлопотал с закуской на кухне. Там в углу стоял картонный короб с продуктами – последней пайковой выдачей. Он достал копченую колбасу, красный шар голландского сыра, шпроты, батон, начал строгать нам бутерброды.