Мария Донченко: Оранжевый туман

Виталик толкался среди народа у книжных и кассетных лотков в поисках новинок. Здесь торговали его давние знакомые, муж и жена Измайловы, Никита Максимович и Ксения Алексеевна. Они отдавали Виталику кассеты с большой скидкой, что было немаловажно — а когда денег не было совсем, могли и бесплатно, хотя и сами жили небогато.

Как и многие завсегдатаи митингов, они гораздо раньше узнали друг друга в лицо, чем по имени. В тот день, после концерта, Ксения Алексеевна впервые пригласила Виталика на чай к себе домой, и он охотно согласился, тем более что Сергей Маркин, вместе с которым они ехали сюда, ушёл ещё до перерыва. В отличие от Нецветова, он не очень любил подобные концерты, считая их пустой тратой времени.

В метро они ехали втроём. На плече у Никиты Максимовича висела огромная спортивная сумка с книгами и кассетами, но, когда Виталик порывался помочь, тот отвечал с улыбкой:

— Сейчас она лёгкая. Ты бы попробовал эту сумку поднять до концерта!..

Их маленькая квартира на восточной окраине Москвы чем-то напомнила Виталику его собственную, поразив только обилием книг — книжными шкафами были заставлены обе комнаты и даже прихожая. Библиотека Георгия Ивановича, вернее то, что от неё уцелело, не шла ни в какое сравнение.

За столом с ними сидела единственная дочь Измайловых, Люба, девочка-отличница лет тринадцати, с туго заплетёнными русыми косами и большими светло-серыми глазами. Она, подперев ладонью щёку, внимательно слушала политические беседы взрослых, к которым относила и Виталика постольку, поскольку он принадлежал к миру политических движений, жадно ловила каждое слово, но сама в разговор не вмешивалась.

Уже позже Виталик узнал, что на квартире у Измайловых периодически собирается «салон», как его в шутку называла Ксения Алексеевна — круг из двух-трёх десятков представителей разных оппозиционных организаций, которые независимо от своего руководства приходят поговорить на волнующие их темы и обсудить последние новости.

Но в тот вечер за столом сидели только хозяева и их единственный гость, молодой коммунист Виталий Нецветов.

— Чем тебе запомнилось двадцать третье февраля этого года? — спросил у Виталика Никита Максимович.

Ему не пришлось долго об этом вспоминать. На все митинги по красным датам календаря в девяносто восьмом и девяносто девятом в Москве стабильно собиралось не менее ста тысяч человек. Да, уже не было массовости начала девяностых, когда два раза, целых два раза, в марте девяносто второго и в мае девяносто третьего, столица видела полмиллиона под красными знамёнами — но уж сотня-то тысяч собиралась всегда, это считалось само собой разумеющимся, и, хотя праздничные шествия уже становились данью традиции, люди получали на них сильнейший эмоциональный заряд — что может сравниться с ощущением себя не одним из немногих, но одним из сотни тысяч?

В последний день девяносто девятого, передав полномочия премьер-министру, добровольно ушёл в отставку ненавидимый всеми президент Ельцин, который как бы олицетворял для многих то зло, которое уничтожило страну и разрушило их жизнь десять лет тому назад.

Он просто взял и ушёл.

И люди растерялись.

Это позже красная оппозиция разделится на тех, кто будет понимать полную преемственность власти, и тех, кому будет казаться, что наступила новая эпоха, причём вторых будет больше…

Но пока все растерялись.

Исчез символ того, против чего протестовали всё десятилетие — а для некоторых это означало всю сознательную жизнь.

И в первый советский праздник после этого события на красную демонстрацию вышло не более десятка тысяч человек.

В тот вечер (а двадцать третье февраля ещё было рабочим днём, и мероприятия начинались часов в пять-шесть, что отличало эту дату от остальных и придавало ей особый колорит вечерних демонстраций в темноте), выйдя из метро на Триумфальную площадь, Виталик вертел головой по сторонам, не понимая — а где же все? Он несколько раз пробежал вперёд и назад вдоль строящейся колонны, прежде чем, так и не отойдя от шока, занял своё место в рядах Альянса, которому на этот раз было отведено место почти в самом конце…

— Пришло очень мало людей, — ответил он, — действительно очень. Даже потом, первого и девятого мая, было больше. Мне сложно сказать, почему так случилось. Может быть, из-за проигранных выборов. А может, все понадеялись на Путина.

— Многие на него и сейчас надеются, — ответил Измайлов, — считают, что в ближайшее время произойдёт поворот к лучшему. Заметил, когда этим летом Путин начал говорить о патриотизме и культурных традициях, с каким энтузиазмом это восприняли многие из наших?