Константин Шеметов - Магазин потерянной любви

Участницы панк-группы Pussy Riot, осуждённые за молитву против диктатуры в храме Христа Спасителя, были и вправду сожжены, подобно соломенному чучелу в «Запаснике». Они трагически погибли в одной из камер «Матросской тишины» глубокой ночью 30 апреля 2017 года. «Апрельские ведьмы, — иронично писала о них проправительственная газета «Завтра». — В результате случайного возгорания в одной из камер «Матросской тишины» сгорели заживо Надежда Толоконникова, Мария Алёхина и Екатерина Самуцевич — враги народа. Туда им и дорога», — следовала приписка и рядом смайлик. Эмили с самого начала следила за процессом над Пуси и теперь с горечью констатировала: «Вот что бывает при слиянии государства и церкви — диктатура в квадрате». Если подруги и заслуживали наказания, то ясно, что не столь жестокого, соглашался Джони. Нонконформистское искусство в России оставалось запретным. И государство, и церковь вели себя как бандиты. Да и вообще не понятно — что для них любовь? «Подлинная же любовь, — писала Эмили, — никак не связана ни с религией, ни тем более с государством. Она сама по себе и нуждается лишь в мимолётном откровении. Это мимолётное откровение и есть свобода».

Джони по-прежнему выглядывал свой парус.

Не то чтобы Эмили убивалась по нему, но каким-то странным и до конца не понятым способом он вдохновлял её, и она жила этим вдохновением. Эмили Бонер, таким образом, оставалась единственным человеком, полностью разделявшим его взгляды и ожидавшим все эти годы его возвращения.

ВОЗВРАЩЕНИЕ. «Не есть ли это краеугольный камень, который и придаёт существу очарование любви?» — размышлял Джони. Взять хотя бы воскрешение Иисуса Христа в православии, вознесение Аллаха при очередном теракте или радость найданов (отшельники, возведённые в ранг божества) в ходе буддийского обряда «Найдани-хурал». Любовь — что чучело в «Запаснике». В сущности — трагедия с переизбытком метафоры: «До свидания, Пуси».

«Возможность свидания, — записал Джони в своих листках, — что-то вроде запрограммированного сна после смерти. Какой бы ни была степень разочарования жизнью, с остановкой сердца в мозге человека включается последнее кино». В этом месте постучали в дверь, но открывать он не стал. Откроешь — и тут же забудешь, о чём думал. «Продолжительность фильма, — продолжил он, — невелика. Но даже нескольких минут, в течение которых мозг ещё функционирует, будет вполне достаточно, чтобы исключить разочарование. Это будет фильм о самой прекрасной связи. Жизнь после смерти. Счастье, поделённое на части. Счастье, подводящее черту и заполняющее бесконечность. Однажды потерянная, но, безусловно, обретённая вновь любовь».

Идея выглядела чрезвычайно привлекательной. Странно, что до сих пор никто не занялся ею. Если, конечно, не брать во внимание церковь. Впрочем, эти их обещания вечного рая не выдерживали никакой критики: не было ни одного доказательства, да и что представляет собой рай — никто толком не знал. К тому же рай для одного может обернуться адом для другого. Не говоря уже о полном абсурде самой концепции загробной жизни с материалистической точки зрения. Тут и говорить нечего — это подтвердит любой здравомыслящий человек: по прошествии нескольких минут после остановки сердца колебания нейронов головного мозга стремительно затухают, отмирают клетки и живая ткань превращается в обыкновенную совокупность молекул.

Как раз этот интервал (к слову сказать, вполне соизмеримый с возникновением вселенной) Джони и намеревался использовать для своего опыта. Писатель словно задумал ещё один роман.

Первым делом он сформулировал цель (последний счастливый сон) и основные проблемы: сценарий сна, способ реализации, тестирование и гарантия. Посоветовавшись с Митей, Джони убедился, что его идея не так уж и фантастична. Даже без всякого программирования люди, пережившие клиническую смерть, видят последний сон. Другое дело — прекрасен ли он? Отнюдь. Примерно 80 процентов пациентов, переживших остановку сердца, видят кошмары. Как раз эти кошмары и представляют собой теологическую подоплёку ада. Раем же у теологов считается состояние без боли. Статистика клинической смерти подтверждает лишь 1–2 процента по-настоящему счастливых видений.

— А вообще, — сказал Митя, — разве поймёшь, где жизнь, а где сон? Может, люди и есть всеобъемлющий сон Господа нашего.