Владимир Рощупкин. Первая стратегическая победа (К 70-летию разгрома немецких войск под Москвой). — “Вестник аналитики” (Институт стратегических оценок и анализа / Бюро социально-экономической информации), 2011, № 4 (46) .
Оказывается, немцы тщательно подготовились к победному параду на Красной площади, запланированному на 6 декабря 1941 года. “С немецкой пунктуальностью заранее были заготовлены комплекты парадной (но не зимней) формы, расписаны места на трибунах для почетных гостей и отпечатаны пригласительные билеты на банкет по случаю взятия Москвы. Из фатерланда в ближние тылы наступающих войск подтянули вагоны с трофейными французскими винами для участников парада и банкета”. Кстати, для строительства трибун к Москве подвезли особый “красный камень” — сейчас его можно увидеть на Тверской: им облицованы фундаменты больших домов, построенных в “сталинском” стиле, — по обе стороны улицы.
Александр Тимофеевский. В обратном переводе. — “Дружба народов”, 2012, № 1.
Я думал, все у Господа по смете,
По разнарядке, как гласит указ.
Я думал, ад начнется после смерти,
А он внезапно начался сейчас.
Горят котлы, от вони сводит скулы,
Грызут нам души дети сатаны.
Мой личный черт — страшней, чем черт Вакулы.
Но, главное, не стало тишины.
Дмитрий Шеваров. “За поруганной поймой Мологи…”. — “Вестник Уральского отделения РАН”, Екатеринбург, 2011, № 3 (37).
Свое эссе о книге Павла Зайцева “Записки пойменного жителя” (Рыбинск, “Медиарост”, 2011) автор назвал строкой из стихотворения Юрия Кублановского о Мологе. Фрагменты уникального зайцевского свидетельства уже публиковались в “НМ” в середине 1990-х.
“Очень вовремя приходит к читателю трепетная и суровая проза Павла Зайцева. За последние двадцать лет власти поменяли у нас всё — от названия страны до переименования милиционеров в полицейских. Вот-вот поменяют участковых на околоточных. Не меняется одно: циничное отношение ко всему живому. Всё заслоняет политическая или экономическая выгода. Во имя сиюминутности выкачивают недра, „утилизируют” оружейные склады вместе с окрестным населением, играют в „модернизацию”, сводят реликтовые леса у Сочи, выжимают как тряпку отечественную историю, а тирана-палача называют „эффективным менеджером”. Сейчас строят на Ангаре очередную ГЭС — Богучанскую и готовятся затопить огромную территорию в сердце Сибири — 232,6 тыс. га. <���…> Читая книгу Зайцева, я вдруг вспомнил другого мологжанина, и тоже Павла — старца о. Павла Груздева. Их пути, быть может, и пересекались — они же не только земляки, но и почти ровесники. Сейчас кажется, что уходящая в 1941 году в вечность Молога оставила миру двух своих апостолов, двух таинственных послов, двух Павлов — с тем, чтобы в них хранился духовный образ града Китежа советской эпохи”.
В этом же номере уральского “Вестника” публикуется еще одна работа Д. Шеварова — суровое и поэтичное эссе о сегодняшнем “ЕГЭ” и “Сборнике тем и планов для сочинений”, выпущенном типографией М. М. Стасюлевича в Петербурге в 1906 году. Называется “Сто лет после детства, или Тайна чернильных орехов”.
Галина Шелогурова. Реликты рыцарского идеала в русской поэзии кризисной эпохи. А. Блок и Н. Гумилев. — “Вопросы литературы”, 2011, № 6 .
“Типичный для рыцарской литературы (в большей степени для рыцарского романа) мотив странствий обретает абсолютно разное смысловое наполнение у рассматриваемых поэтов. Для героя лирики Блока органичен облик паломника или паладина, который отправляется в путь, следуя тайному знаку владычицы сердца („Воскурю я кадило, опояшусь мечом”, „Возьми свой меч. Готовься к сече. / Я сохраню тебя в пути”), подобно тому как куртуазный средневековый влюбленный по воле дамы отправляется в мир прославлять ее имя.
В творчестве Гумилева идея религиозно-мистического паломничества, в основе которого — акт подвига любви, уступает место идее обретения себя в некоей „сверхситуации”, предполагающей в первую очередь проверку героя на такие качества, как мужество и отвага: военные походы, покорение новых территорий, открытие неведомых земель, поединок и т. п. Почти все перечисленные типы ситуаций проживаются поэтом и в жизни, причем значительную их часть (поездки в экспедиции, участие в дуэлях) он инициирует сам. В плане культурной типологии такое упорное тяготение к экстремальной обстановке можно соотнести с устойчивым мотивным комплексом рыцарских романов, герои которых постоянно должны поддерживать свой статус и не давать ни малейшего повода заподозрить себя в трусости, что и является внутренним побудительным мотивом их странствований по миру в поисках опасностей и приключений”.
Читать дальше
