— Разумеется, выдумки! Фата-моргана! Вчера были, а сегодня сквозь землю провалились.
— Нинусенька, мне кажется, я уже просил тебя не собирать вздорных слухов.
— Хороши слухи! Пока ты там в Москве наслаждался свободой и бесконечной пьянкой, я в этой дыре чуть не скончалась от ужаса. Светлана молодая и выносливая, если бы я заразилась, все кончилось бы совершенно иначе. И ни капли сочувствия, ни малейшего понимания! Ни с какой стороны никакой помощи… — всхлипывает мама. — Одни сплошные издевательства…
Я лежу на верхней полке и смотрю в окно. Степь да степь, редкие чахлые елочки на железнодорожной насыпи, колеса постукивают на стыках, до Москвы еще больше суток езды. Дальняя дорога…
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Ты знаешь, что я подумала… — вздыхает мама. (Обычное начало любого разговора.) — В “Ткани” вчера завезли коричневый кашемир. По-моему, очень приличный. Может, взять три метра и заказать тебе форму?
Форму?! Вот это да! Восемь лет борьбы не на жизнь, а на смерть, и вдруг полная капитуляция.
— Зачем мне теперь форма?
— Как зачем? Ходить в школу.
— Я не иду в школу.
— Что значит — не идешь?..
— Александра Федоровна сказала, чтобы я не смела больше показываться в школе. Буду устраиваться на работу и запишусь в вечерку. В вечерних школах формы не требуют.
— Что за чушь? Как она могла такое сказать?.. Из-за чего?
Из-за чего? Уже не помнит?
— Из-за истории с Ирой Казанской.
— При чем тут ты?
Ничего себе...
— При том, что ездила к Нине Константиновне, опозорила учебное заведение, оклеветала товарищей…
— Ах, товарищей! Нет, вы подумайте — этот поганец, который наделал бед неопытной девочке, — товарищ. Прохвост, гадкий мальчишка! Уж если кого гнать из школы, так именно его.
— Он секретарь комсомольской организации. Если секретарь таков, то чего стоит вся организация и возглавляемая Александрой Федоровной школа?
— Да что она, с ума сошла? Совсем сдурела? Ты отличница, лучшая ученица!
— Отличницей больше, отличницей меньше — за это ее не расстреляют. А скандал нужно было замять любой ценой.
— Да я такой скандал устрою, какой ей и не снился. Пускай только посмеет! Плохо она меня знает. Сволочь неблагодарная! Забыла, видно, что я свела ее с заведующей обувным. Да. И не только это. Несколько раз оказывала достаточно важные услуги. Жаль, что ты мне раньше не рассказала. Ну ничего, я ей покажу кузькину мать! Где мой ридикюль? Вот змея подколодная!..
— Полностью все отрицает, — сообщает мама, вернувшись из своего похода и плюхнув на стол отрез кашемира. — Утверждает, что если и ляпнула что-то сгоряча, так мало ли, дескать, чего не скажешь в сердцах. Врет, конечно, но черт с ней.
Мама раскидывает отрез по плоскости стола и перемеривает во избежание обмана. Нет, подозрения не оправдались — ровно три метра.
— Нужно сшить так, чтобы не слишком напоминало школьную форму. Сможешь потом носить как обычное платье. Юбку сделаем в складку, если располнеешь, будет откуда распустить…
— Из такого материала кроме форм ничего не шьют.
— Ерунда! Перекрасим в черный цвет, и никто не догадается. Лучше даже, я полагаю, в синий, получится такой не совсем обычный темно-коричневый. Бистровый.
Я захожу в класс, и все разговоры мигом стихают. Никто не собирается меня приветствовать. Бойкот.
— Явилась, фискалка! — шипит в полной тишине Зинка Сапрыкина.
Ничего, как-нибудь переживу. Плевать на нее: я к ней в подружки не набиваюсь.
Я опять оказалась в “Б”. Поскольку весь девятый “Г”, за исключением четырех человек, остался на второй год, десятых получилось только три. Твердая убежденность в том, что всех на второй год не оставят, в данном случае, как ни странно, подвела.
Моя любимая первая парта у окна свободна. Можно догадаться, что пары у меня не будет, — Ика предусмотрительно уселась с Наташей Горбатовой. Алла, как обычно, сидит с Инессой, Нина Бирюкова с Ирой Михайловой. Лида Адарычева стоит у стены и молчит. На меня не смотрит.
Хоть бы уже появилась Ирина Михайловна, наша математичка. Первый урок — геометрия.
Ира Казанская встает вдруг со своего места перед учительским столом и делает шаг по направлению ко мне.
Читать дальше
