Вдруг чудовище <...> перевалилось через край цилиндра и упало в яму, шлепнувшись, точно большой тюк кожи. Я услыхал своеобразный глухой звук, и вслед за первым чудовищем в темном отверстии показалось второе...» [38] .
Уэллс (биолог и ученик Гексли) явно описывает спрута, причем спрута, вооруженного новейшими истребительными технологиями, — первое действие пришельцев состоит в том, что они тут же, не успев как следует выбраться наружу, сжигают мирную делегацию встречающих при помощи теплового луча. К тому же они, следуя традиции, заложенной еще Виктором Гюго, не кусают свою жертву (как это делают настоящие спруты — зачем им иначе роговой клюв?), а высасывают заживо.
«Нам может показаться странным, что у марсиан совершенно не оказалось никаких признаков сложного пищеварительного аппарата <...> Они состояли из одной только головы. У них не было внутренностей. Они не ели, не переваривали пищу. Вместо этого они брали свежую живую кровь других организмов и впрыскивали ее себе в вены. <...> Чувство отвращения мешает мне подробно описать то, на что я не мог даже смотреть. Дело в том, что марсиане <...> брали ее непосредственно из жил еще живого существа...» [39] . Кровь — сакральная жидкость и способ питания уэллсовских марсиан — делает их воистину исчадьями ада.
Так — из высокой литературы — тема медленно дрейфует в фантастику. В 1928 году происходит еще одно знаменательное событие — мистик и визионер, американец Говард Лавкрафт пишет своего Ктулху. Принадлежащий к роду Древних, то ли малый бог, то ли пришелец, он когда-то плавал или ходил по дну, «воздымаясь над нечистой пеной, как корма демонического галеона». Он помимо щупальцев имеет еще и крылья, но, подобно теннисоновскому кракену, он спит (впрочем, видя сны, которые иногда с ним могут разделить люди, обладающие особой чувствительностью). Зеленоватый и покрытый слизью, он покоится в затонувшем городе Р’льех посреди Тихого океана. «При верном положении звезд» Р’льех появится над водой, и Ктулху освободится — подобно опять же теннисоновскому кракену — в конце времен.
В ХХ веке англичане продолжают соперничать с французами: кто измыслит кракеноподобное существо пострашнее. В 1953 году Джон Уиндем выпускает роман «Кракен пробуждается». Самих подводных существ мы не видим, тем не менее они абсолютное зло, уничтожающее сушу и живущих на ней людей. Они, скорее всего, пришельцы, как уэллсовские марсиане, упали в океан из космоса (впрочем, в отличие от уэллсовских марсиан, они скорее представители биологической цивилизации, нежели высокоразвитой технологической, поскольку в качестве оружия используют гигантские полипы). И погибают они, как и марсиане Уэллса, от биологического оружия — разве что у Уэллса его изобрела сама природа, а здесь все-таки «яйцеголовые». А в 1955 году, почти одновременно с Уиндемом, Франсис Карсак пишет «Робинзонов космоса», где не марсиане прибывают к нам, а, наоборот, горстка землян попадает на отдаленную планету. Тут их врагами становятся «гидры», летающие спруты, способные на ограниченно-разумные действия, впрыскивающие ударом жала своей жертве пищеварительные соки. Герои сталкиваются и с «двоюродными братьями» гидр — гигантскими океанскими кальмарами, причем Карсак прямо отсылает нас к Жюлю Верну.
«Последовал новый толчок. <...>
— Гигантские кальмары!
Я похолодел. С самого детства, когда я впервые прочитал „Двадцать тысяч лье под водой”, эти животные наводили на меня панический страх. <...> Смит рассказал, как все произошло. Когда оба винта сразу застопорило, он с Уилкинсом пошел на корму и нагнулся, чтобы узнать, в чем дело. Прямо на него смотрели огромные, чуть светящиеся глаза. Чудовище взмахнуло щупальцами» [40] .
Впрочем, и наши авторы не отстают.
В 1938 году Григорий Адамов в своем романе [41] — несколько подогнанном к тогдашней политической ситуации римейке «20 000 лье под водой» — напускает гигантских осьминогов на членов экипажа подводной лодки «Пионер», исследующих затонувшее судно: «Над ним в венце толстых кожистых канатов, расходившихся во все стороны, висел огромный черный клюв с загнутым острым кончиком. Повыше, за венцом, в глянцевито-коричневой округлой массе сверкали зеленоватым светом два громадных, как чайные блюдца, глаза. Они бесстрастно и неподвижно смотрели в лицо Павлика, и он чувствовал, как под их холодным взглядом леденеет его кровь, немеет тело, цепенеет мозг. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, но из горла вырвались одни лишь хриплые, нечленораздельные звуки...» — сцена, в сущности, ничего нового, кроме утверждения о гипнотической силе глаз спрута, нам не сообщающая.
Читать дальше
