Вчера, опаздывая на работу,
я встретил женщину, ползавшую по льд у ,
и поднял её, а потом подумал: — Ду-
рак, а вдруг она враг народа?
Вдруг! — а вдруг наоборот?
Вдруг она друг? Или, как сказать, обыватель?
Обыкновенная старуха на вате,
шут её разберёт.
Рваные интонации. Мысли дробятся, и всё же каждая последующая откликается на предыдущую — от «врага» к «другу народа», потом — к развязке «обыкновенная старуха на вате». В спешке герой Сатуновского не успевает даже испугаться за себя (в строке «а вдруг она враг народа?» он лишь ловит себя на мысли об опасности), тем более — посочувствовать старухе. Он даже не отдает себе отчета в собственном поступке. Для него старуха — не более чем вещь, «старуха на вате». Ни единой эмоции, ни страха, ни радости, ни желания влюбить в себя или обескуражить читателя. Дистанция выдержана. Во многом благодаря этой нарочитой отстраненности проясняется общая картина: в сталинской России человек дегенерировал в вещь — в ватник, телогрейку, барахтающуюся на льду. Кроме мастерской фактуры (постоянство рваного ритма за исключением «ватной» предпоследней строки; отзвучия, ассонансы, рифмовка в конце и внутри строк («ль ду , / и поднял её, а потом по ду мал: — Ду- / рак»), стихотворение — бесценно-честное, по-мандельштамовски честное, свидетельство об эпохе обезличивания. Во времена высокого сталинизма человек человеку — даже не волк, а бревно (по слову Ремизова):
Я
женщинам
не уступаю места
в трамвае.
Пусть постоят.
Я сам устал как пёс.
Я хамом стал.
Так, спрашивается, о чём тут хныкать?
Смейся!
Круг чтения Сатуновского обширен: это любимые в молодости — и на всю жизнь — Маяковский, Хлебников, Блок, Пастернак. Поэт прекрасно знал стихи Мандельштама, Ахматовой, Анненского, Цветаевой, Ходасевича. Пик знакомства с поэзией последних двух приходится на 1945-й, когда Сатуновский побывал в русской библиотеке недавно освобожденной Праги. К вышеназванным прибавлю имена поэтов-лианозовцев Сапгира, Холина, Вс. Некрасова, а также — Слуцкого, Айги, Бродского, Вознесенского. При почти энциклопедической начитанности, при постоянном упоминании имен читаемых и чтимых, постороннее влияние едва ощутимо.
Сатуновский крайне осмотрителен в выборе средств выражения. С сентября 1938 года (время написания первого стихотворения, которое, по слову поэта, «считается») Сатуновский всю жизнь отвечает на одни и те же вопросы: какими словами говорить о вырождении языка в сталинской и в постсталинской России, языка вымороченного, обезличенного (вспомним Всеволода Некрасова: «Отрыть, отвалить — остался там еще кто живой, хоть из междометий» [4] )? Как рассказать о прилипчивом, достоевском страхе, затянувшем всю страну? Как вести разговор с миром и с самим собой, если слова, не тождественные (звучанием и смыслами) обступившей «серости» и «сырости смертной», в первую очередь — шулерство, обман, во вторую — самоуничтожение для поэта?
Мне говорят:
какая бедность словаря!
Да, бедность, бедность;
низость, гнилость бараков;
серость, сырость смертная;
и вечный страх: а ну, как...
да, бедность, так.
Выбор «бедного» словаря — это акт освобождения сознания от «мглистых туманностей» советского официоза («резолюции, реорганизации, репарации, промкооперации, / — Боже, какого говна только полна голова!»). «Бедность», вернее, бережливость словарного и образного рядов оставляет читателя наедине со стихотворением, заставляет проговаривать стихотворение как молитву, с гортанными повторами «о» и свистящими «сть» (бедн ость , бедн ость , низ ость , гнил ость, сер ость , сыр ость ), с надменно-упрощенной рифмой в последних двух строках «как» — «так».
Сатуновский не играет в «смотрите-сколько-я-знаю-слов». Прямизна и обязательность высказывания возведены в разряд императива. Приведу пример: строка, навскидку взятая из военного стихотворения Грибачева «Огонь»: «Над Вислой синь и даль, но нет пути обратно» — немыслима во фронтовых стихах Сатуновского, поэта одного с Грибачевым поколения. Дело не только в изощренности стихотворного размера, не только в усложненной оркестровке военных (и не только военных) стихов Сатуновского, но — главным образом — в отсутствии необязательных слов и фраз, таких как «синь и даль» и «нет пути обратно». Сатуновский говорит о войне без экивоков:
Читать дальше
