Собственно говоря, осенью 2012 года не были исполнены уже взятые на себя обязательства. Сразу после вступления в должность президент Владимир Путин пообещал повысить зарплату институтским преподавателям к сентябрю 2012 года до средней по регионам — то есть примерно в полтора раза (для Москвы — в четыре) [32] . Немного, но лиха беда начало. Но обещанного повышения не произошло, хотя для современного бюджета России эти затраты — сущие крохи, что признавал в свою бытность министром финансов даже Алексей Кудрин, склонный к денежным тратам не больше, чем гоголевский Плюшкин.
А кто они такие на самом деле, институтские преподаватели — эти "нищеброды" и "неудачники"? И почему они еще не вымерли? Вариантов ответа намного больше, чем министерская триада: инертные бездари, ловкачи-совместители, взяточники. Есть энтузиасты, готовые голодать, трудиться за копейки ради преподавания как миссии и единственного жизненного предназначения. Этих почти святых — немного, но подвижников всегда единицы. (Энтузиазм, впрочем, сам по себе еще не показатель преподавательского таланта: энтузиастом-бессребреником может быть и замечательный педагог, и совершенная бездарность.) Намного больше тех, кто трудится по инерции или от безысходности: найти другую работу нелегко, особенно если они немолоды. Нельзя сказать, чтобы они несли свой крест не ропща: в одном известном московском институте, например, педагоги-ходоки пришли к проректору, прося о повышении зарплаты, — в ответ же услышали: не хотите — увольняйтесь, я новых найму — вон сколько голодных преподов по улицам волочится. Весьма много преподавателей, достигших пенсионного возраста, а пенсия вкупе с жалованьем — пусть и мало, но выжить можно. (О старении педагогического корпуса не говорил и не писал в последние годы только ленивый.) Есть и те, кого от мысли о хлебе насущном избавляют большие доходы ближних: родителей, мужа, жены; педагогика для них если не призвание, то хобби. Большинство же — из категории "совместителей" в самом широком смысле слова. Кто-то совмещает преподавание с бизнесом, кто-то — с журналистской работой за высокие гонорары, иные — с преподаванием на коммерческих отделениях или факультетах, с уроками в частных школах, с репетиторством; кто-то служит еще и в академических научных институтах. Некоторые кормятся регулярным преподаванием в зарубежных университетах, исправно улучшая их рейтинги, — благо платят там хорошо. Случается, что служба в известном институте превращается в "бренд", способствующий неплохим подработкам, которые становятся основным доходом. Наверное, на нищенское жалованье, обеспечивающее лишь полуголодное существование, а преподавателя с семьей, с детьми превращающее в полубомжа, прозябает все-таки меньшинство.
Однако если это и так, ничего хорошего в этом нет. Российский преподаватель и так обременен обязательным, директивно вменяемым ему объемом работы (именуемым неприятным выражением "педагогическая нагрузка"), несоизмеримым с обязанностями преподавателя иноземного [33] . Эти нормы — ау, модернизация! — были утверждены еще в сталинское время ! Мало того: университетскому преподавателю вменена в обязанность еще и научная работа, которая в нагрузку не засчитывается. Последствия понятны: даже если преподаватель служит только в одном институте, качество его работы должно хромать в сравнении с работой его иноземных собратьев по цеху. Спасает разве только русское подвижничество. Однако при вынужденном совместительстве все становится намного хуже. Речь идет не о том, что педагог вместо лекции глубокомысленно ковыряет в носу или делится впечатлениями собственной юности, "времен Очаковских и покоренья Крыма". Он попросту не успевает или физически не в силах читать новую литературу по специальности, обновлять содержание курса лекций, с полной самоотдачей писать статьи и книги. Порой же основной род службы даже становится не главным, маргинализируется. В России, как издавна известно, жестокость законов смягчается их неисполнением. Поэтому и вышеуказанное обстоятельство влияет на деградацию образования не столь сильно, как могло бы: педагогическая нагрузка сплошь и рядом, к счастью, в полном объеме не выполняется. И даже не по умыслу, а по стечению обстоятельств: не хватает часов. Система накапливает хроническую усталость, штат преподавателей стареет.
Копеечное жалованье влияет на качество образования и в иных отношениях. Это — знак статуса педагога в обществе. Конечно, далеко не всякий преподаватель руководствуется, хотя бы бессознательно, старым советским принципом: "Они делают вид, что нам платят, а мы — что работаем". Но постоянная фрустрация ни к чему хорошему не приводит: руки опускаются. Главное же — в массовом общественном сознании уже сформировался образ нашенского препода — или ущербного нищеброда (был бы умный, нефтью бы торговал!..), или хапуги и рвача. Не верящим этой мрачной картине предлагаю читать комментарии в социальных сетях. Там вы узнаете, что профессор отделения искусствоведения МГУ покончил с собою, потому что пресытился мздой со студентов. Что дама, из Toyota Land Cruiser’а которой, оставленного возле МАДИ, похитили два миллиона рублей, — несомненно преподша-взяточница. Что все преподы — бездельники, потому что ходят на службу меньше пяти дней в неделю, а лекции читают не по восемь часов в день. Что обычно педагоги на занятия не приходят — звонят и сообщают: стоим в пробках, лекции не будет… Как массовая студенческая аудитория, воспитанная на таких мифах, будет воспринимать своих преподавателей?
Читать дальше
