Уильям Стайрон - Признания Ната Тернера

Еще до полудня его разбудили собаки, тявкающие где-то на юге; лаяли хором, заливисто, с неистовым хрипом и злобными отдельными гавканьями; пружина ужаса подбросила его, он сел. Естественно, это за ним! Первое, что пришло в голову — залезть на дерево, но нет, не для него такие выкрутасы: он ведь боится высоты. Ну что же, заберемся в куст ежевики, будем оттуда за дорогой наблюдать. В облаке пыли показались две тощих гончих, за ними четверо верхами, лица мужчин мрачны, глаза, как синие стальные полосы, так и сверкают мстительностью и жаждой насилия; это окончательно утвердило Харка во мнении, что гонятся за ним. Дрожа от страха, он спрятал голову в колючей чаще, однако, к его изумлению, погоня с заливистым лаем умчалась по дороге вдаль, цокот копыт понемногу затих, и у него отлегло от сердца. Опять тишина. До наступления вечера Харк сидел скрючившись в гуще ежевики. Когда пали сумерки, он разжег костер, поджарил на нем немного солонины, напек кукурузных лепешек, смешав муку с водой из ручья, и, едва стемнело, возобновил путь на север.

Тут начались трудности с ориентированием, которые потом преследовали его все долгие ночи бегства к свободе. По зарубкам, которые он каждое утро ножом делал на палочке, он подсчитал (вернее, за него подсчитали — те, кто умел считать), что путешествие продлилось шесть недель. В пути у него было два проводника — Полярная звезда и трактовая гать, вымощенная где брусом, где просто бревнами и ведущая через Питерсберг на Ричмонд, Вашингтон и Балтимор. Названия этих городов и их последовательность Харк также постарался запомнить поточнее — согласно учению Ганнибала, каждый населенный пункт должен служить указателем пройденного пути; и потом: заблудишься — как будешь дорогу спрашивать, когда встретишь какого-нибудь негра располагающей внешности! Держась поблизости от большака (с осторожностью, разумеется, стараясь на глаза не попадаться), можно пользоваться им как надежной стрелкой, указующей на север, а города будут как вехи — сколько их там еще осталось до того штата, где рабства нет? В этом учении слабым местом — каковое вскорости и дало о себе знать — было то, что в нем ничего не говорилось о развилках и ответвлениях, оные же встречались во множестве и могли завести сбитого с толку путника черт-те куда, особенно темной ночью. Поправлять положение приходилось с помощью Полярной звезды, и она Харку действительно помогала, но пасмурными вечерами, либо в полосах тумана, весьма нередких в болотистой местности, от этого небесного маяка толку было не больше, чем от грубо намалеванных указателей, которые он не умел прочесть. Так почти в самом начале тьма заключила его в объятья, и он лишился первого проводника — потерял магистральный тракт. Вторую ночь, как много раз бывало и потом, он никуда не продвигался, сидел в лесу, а с рассветом осторожно отправился на разведку и нашел-таки дорогу — бревенчатую гать, где днем вовсю разъезжали фермерские телеги и фургоны, от которых несло, воняло, смердело опасностью.

По пути у Харка было много приключений. Солонина и мука быстро кончились, но из всех его трудностей проблема пропитания была еще самой легкой. Так уж от века повелось, что беглецу приходится жить на подножном корму, а Харк, как большинство негров, выросших на обширной плантации, не гнушался и воровства. Почти всегда поодаль маячило какое-либо жилье, оно в изобилии давало фрукты, овощи, уток, гусей и кур, а однажды преподнесло даже свинью. Два или три раза, оказавшись на задах фермы или плантации, он навязывался в гости к дружественным неграм, невзначай выходил к ним в сумерках из леса, а они — глядь, уже где-то слямзили для него кочан капусты или полную миску овсяной крупы, а то и шмат бекона. Но когда такой здоровенный дядя рыщет по кустам, это все-таки подозрительно. Совершенно правильно опасаясь своим присутствием мозолить глаза кому бы то ни было, будь то белые или черные, он вскоре вообще от людей стал держаться подальше. Бросил даже дорогу у негров спрашивать: чем дальше к северу, тем они явно становились все тупее, и так забили ему уши невразумительными тудымо-сюдымо, что он на них, в конце концов, с досадой и отвращением махнул рукой.

Как он однажды на восходе солнца воспарил, когда, что-нибудь через неделю после бегства от Тревиса, обнаружил себя в лесистом городском предместье, — здорово, ведь, по Ганнибалу, это должен быть Питерсберг! В городе он никогда не бывал, не знал его ни с виду, ни по описаниям, и был поражен количеством домов, лавок, красочным столпотворением и мельтешением народа, повозок и колясок на улицах. Пройти по городу так, чтобы тебя не увидели, задачка еще та, но он с ней справился: пошел ночью, проспав большую часть дня в ближней сосновой роще. Едва стемнело, пришлось переплыть реку, одной рукой загребая, а в другой держа одежду и мешок. Зато не заметили, и, обойдя город полукольцом, он опять двинулся на север, с некоторым сожалением расставшись с местом, где удалось разжиться галлоном пахты в деревянной баклажке и несколькими чудными персиковыми пирогами, стянув все это с чьей-то открытой веранды. В ту ночь разразилась гроза с проливным дождем, и он безнадежно заблудился, утром с испугом обнаружив, что идет на восток, к восходу, то есть Бог весть куда. Местность кругом лежала открытая, поросшая мелким кустарником, жилья не видать, зато повсюду глаз упирался в безобразные красные промоины. В труху истлевшая гать вдруг оборвалась в чистом поле. Что ж, следующей ночью он пошел той же дорогой назад и вскоре правой рукой через левое ухо забрел в Ричмонд — похожий на Питерсберг милый городишко, куда попадаешь, перейдя по кедровому мосту через реку, а уж народу там — что черного, что белого — кишело больше, чем он способен был вообразить. Таясь в сосняке, он долго глядел на город. Негров там сновало столько — и там, и сям, и на мосту, причем некоторые наверняка вольные, другие, видимо, по делу, с ближних ферм, — что хотелось набраться смелости, смешаться с ними и посмотреть город: почему бы и нет, разве только какой-нибудь чересчур бдительный белый привяжется. Осмотрительность все-таки взяла верх, и он весь день проспал. С наступлением ночи переплыл реку и, точно как в Питерсберге, тенью проскользнул мимо темных домов с запертыми ставнями, походя сделав и этот город так же, как Питерсберг, на пару пирогов беднее.