Габриэль Витткоп - Хемлок, или яды

— Знаю, - говорит X., - знаю. Ты твердишь об этом изо дня в день, лишь бы подтолкнуть меня к смерти.

Хемлок должна привыкнуть думать и говорить так же, как Беатриче привыкла ходить - чтобы не скрипели половицы. Хемлок приводит в отчаяние мысль о смерти X. Хемлок строит заманчивые планы, которые воплотит после кончины X. Ее давно уже не удивляет эта двойственность, Хемлок даже черпает в ней странное удовольствие.

— Вы читаете по-немецки?

— Читаю, но плохо, - отвечает маркиз, разворачивая пучок лука-порея.

Желая помочь ему чистить овощи, Хемлок берет острый ножик, похожий на тот, что гладила по тупому лезвию Беатриче.

— Возможно, вы понимаете фразу Готфрида Бенна [65] Бенн Готфрид (1886 - 1956) - крупнейший немецкий поэт-экспрессионист, эссеист и новеллист. : «Mein eigenes Doppelleben war mir nicht nur immer sehr angenehm, ich habe es sogar mein Leben lang bewuβt kultiviert» [66] «Собственная двойная жизнь всегда была мне весьма приятна - более того, я сознательно культивировал ее всю свою жизнь» (нем.). ?

— Приблизительно, дорогая подруга, - отвечает маркиз, разрезая нефритовые листки и телесные цветки копытня, которые он затем сбрасывает в кастрюлю. - Но какое отношение это имеет к истории Беатриче Ченчи?

— Никакого. Это-то меня и тревожит.

***

Хотя стояло лето, однако ночные дожди уже сбивали недозрелые груши, еще белые орехи, мягкие оболочки каштанов. Тропинки пахли пылью и подорожником, горную породу забрызгивали охряные пятна лишайника, над листвой поднимались колтуны наростов, а сама она покрывалась серебряными сеточками, лаком и паршой. Летом в траве начиналось влажное бурление, слышался свист выжимаемой губки, потрескивание красновато-коричневой птичьей падали и дикое клокотание разлагавшихся белок. Лето достигло зенита и уже сделало первый шаг вспять. Вечером 7 сентября с гор вдруг подул сильный ветер, шатая деревья и выгоняя из убежищ ворон.

Дон Франческо весь день провалялся в постели, сломленный двумя враждующими родственниками - вином и опием. Под вечер Беатриче послала Марцио в деревню за Олимпио, однако слуга вернулся один.

— Я не нашел его, донна Беатриче, но велел жене, чтобы отправила его сюда.

Около полуночи Олимпио наконец явился, и Беатриче услыхала, как открылись ворота, ключи от которых были только у мажордома. Подняв лампу, она выглянула из окна во двор и увидела Олимпио вместе с Марцио: тому, видимо, хотелось провалиться сквозь землю. Беатриче нахмурилась, теряя терпение, и желтая лампа осветила один профиль, второй же остался иссиня-черным. Беатриче довела их до комнаты Франческо, «открывавшейся лишь изнутри», и тихонько постучалась. Открыла донна Лукреция, которая, быстро выйдя, захлопнула за собой дверь:

— Только не этой ночью, умоляю вас. Уже наступило 8 сентября, праздник Лоретской Богоматери. Быть может, она сотворит для нас чудо... и дон Франческо умрет сам, так что вам не придется марать руки...

Лоретская Богоматерь выручала Олимпио в разных нестандартных ситуациях, и потому он почтительно коснулся шляпы под разгневанным взором Беатриче.

— Тьфу!.. Вы думаете, дон Франческо вознесется на небо живым в огненной колеснице, как пророк Илия?

Оставив Лукрецию, Беатриче отвела обоих мужчин в комнату с Пляской смерти, дала им хлеба, мортаделлы из Кампотосто и темного деревенского вина - такого же оттенка, как ее глаза. Мужчины ели молча, громко чавкая. Ветер улегся, и горы словно затаили дух в ожидании жестокого чуда. В глухой ночи лишь ухнул филин.

— Пошли! - сказала Беатриче и при свете наполовину прикрытой лампы погнала их к отцовской комнате. Лукреция удалилась по коридору, плача от страха, а они молча и неподвижно уставились на Франческо, который спал на боку, зарывшись в беспорядочную груду одеял, повернутый к ним спиной. Вдруг Олимпио судорожно закашлялся. Беатриче мигом вытащила его наружу вместе с Марцио.

— Трýсы!.. Проклятые трусы!.. Олимпио, ты нарочно закашлял, не отпирайся!..

В бешенстве она схватила его спереди за камзол, резко затрясла, осыпала оскорблениями и попрекнула тем, что он раскаялся в принятом решении.

— Я уже доказал, что я не трус. Испытай меня еще раз. Ты же прекрасно знаешь, по твоему приказанию я спущусь хоть в саму преисподнюю.

Она немного смягчилась, постаралась ободрить Марцио, повторила свои обещания, почти развеселилась и решила перенести все на завтра.

— Я изловчусь и подолью опия в вино дона Франческо, а когда он уснет, вы разделаетесь с ним, как вам заблагорассудится. Затем мы сбросим его с миньяно, чтобы все поверили, будто он случайно упал по пути в нужник.