— Добрый вечер. Вы помните меня?
— Конечно. А как поживает ваш кот? С ним все в порядке?
— В полном, — заверил я.
— Пожалуйста, передайте коту мои наилучшие пожелания. Скажите, что ему здесь всегда рады.
Теперь Эстер верит всему, что я ей говорю.
За эти годы Нортон останавливался в «Тремоле» шесть или семь раз, когда я приезжал поработать с Романом. Как правило, мы придерживались следующего распорядка: работать мы начинали в половине одиннадцатого, в час дня делали перерыв на ленч, затем возвращались к работе и трудились до восьми часов вечера. После перерыва мы расслаблялись, выпивали по стаканчику ледяной польской водки или просто отдыхали друг от друга, а вскоре отправлялись на ужин. Я всегда забегал в отель проведать Нортона, поиграть с ним в обеденный перерыв или перед ужином. Через какое-то время я понял, что в игре отпала необходимость. Почти каждый раз, когда я возвращался в номер, там уже находилась по крайней мере одна горничная, но обычно их было две. Они гладили, почесывали кота и играли с ним в игрушки. Когда Нортон стал своим среди персонала отеля, ему позволили днем околачиваться в холле (сотрудник за стойкой или горничная отнесли бы его назад в номер, если бы постояльцы стали возмущаться), а мне — брать кота с собой вниз на ужин.
Однажды возникла драматическая ситуация. Я вернулся в семь часов вечера, чтобы проведать Нортона, беспечно вошел в отель и попросил ключи от своего номера. Один из менеджеров мрачно взглянул на меня и сказал:
— Ах, месье Гитерс, ваш маленький кот очень болен.
Я схватил ключи и взлетел по двум лестничным пролетам в свой номер. Когда я ворвался в комнату, на кровати сидела горничная, нежно гладила Нортона и ворковала с ним. Он уютно устроился на моей подушке, свернувшись калачиком. В общем, кот выглядел печальным — и явно больным.
Горничная не говорила по-английски, поэтому я не понял ни слова из того, что она сказала. Я лишь догадался, что рано утром она пришла в мой номер, чтобы убраться, и попыталась поиграть с Нортоном. Кот не отреагировал. Он не покинул кровать, не поднял головы и вообще не пошевелился. Горничная попробовала дать ему несколько печенек «Паунс» — я привез их пожизненный запас и показал горничным, где его держу, — но Нортон даже не прикоснулся к ним. Это было уже серьезно.
Раньше кот не болел. И я не знал, что делать. Роман, на удивление, с пониманием воспринял известие, что я собираюсь пропустить наш традиционный ужин и попойку из-за больного кота. К тому времени он и сам очень привязался к Нортону.
Этой ночью кот не ел. А также не слез с моей подушки (мне пришлось спать на его половине кровати). Я изо всех сил старался убедить Нортона, что все будет хорошо, но это не сделало его счастливым. Если кто-нибудь скажет вам, что кошки не думают или не чувствуют, просто посоветуйте им провести ночь в кровати с одной из них, когда та болеет. Если бы вы решили поискать значение слова «скорбный» в словаре, то обнаружили бы там мордочку Нортона той ночью. Я решил подождать сутки, прежде чем обращаться в местную ветеринарную клинику.
На следующее утро коту, кажется, стало лучше. (Чего не скажешь обо мне, ведь всю ночь я ворочался с боку на бок из-за одолевавшего меня беспокойства.) Нортон не стал более активным — он так и не вылез из кровати, чтобы позавтракать, — но сгрыз парочку «Паунс» и благодарно лизнул мою ладонь. Когда я уходил на работу, Нортон, преодолевая слабость, на мгновение поднялся. Я подошел к нему и сказал, что с ним все будет в порядке, и проследил за тем, как кот снова устроился на моей подушке.
В обед я вернулся, чтобы проверить самочувствие Нортона. Когда я забирал ключи, управляющий улыбнулся. И конечно же, в комнате находились две горничные, они склонились над Нортоном, который игриво растянулся на спине, наслаждаясь их обществом и дружеской болтовней. Они купили ему подарок — немного кошачьей мяты — и положили на прикроватный столик. Сказали, что коту пока рано ее давать, но это будет хорошим стимулом для выздоровления.
Я вернулся к работе, зная, что мой подопечный находится в заботливых руках. Вечером кот уже был в норме. Он не только проглотил свой ужин и набросился на «Паунс», но и сжевал несколько листочков кошачьей мяты. Когда мы стали укладываться в кровать, Нортон чувствовал себя неплохо и улегся на своей подушке. Я не знал, чем вызвано это однодневное недомогание, возможно, все дело в жирной французской кошачьей еде, но вздохнул с облегчением. Сказал, что очень рад, что ему полегчало, и поцеловал в макушку. Нортон облизнул меня своим шершавым язычком, и я почувствовал себя так, словно был как минимум чуткой сиделкой.
Читать дальше